Соколов О.В. Мемуары о военно-исторической реконструкции

Представленные «мемуары» – это не книга, а лишь наброски,

к будущей настоящей книге. Она появится, думаю, еще не

скоро, но ознакомиться с некоторыми фактами, изложенными 

здесь, надеюсь, будет интересно и полезно всем тем, кто 

серьёзно занимается военно-исторической реконструкцией и

думает о её судьбах…

Часть I
НАЧАЛО

 Как-то в разговоре со мной один господин при упоминании о самой ранней истории нашего движения пренебрежительно заметил:

– А, эти-то ребята в театральных костюмах…

Да, действительно, когда военно-историческая реконструкция родилась в России, она выглядела не так, как последние несколько лет. Не было тяжелых пушек и сверкающих эскадронов, не было даже стреляющих ружей, не было тысяч солдат…

А вы видели когда-нибудь, как новорожденный появляется на свет сразу в виде здорового детины, владеющего боксом, знающего высшую математику и иностранные языки?  Думаю, что ответ на этот вопрос очевиден.

Не следует забывать также, что военно-историческая реконструкция в России появилась практически параллельно с военно-исторической реконструкцией в Европе. Она не была чем-то занесенным извне, что мгновенно может быть развито до совершенных форм.

Естественно, что военно-историческая реконструкция, как и всякое явление, родилась младенцем, который потом развивался и стал взрослым. Однако, как и при росте ребенка, почти все его черты формируются в детстве. Так и в случае с нашей реконструкцией. Почти все ее традиции, история ее лидеров восходят к 80-м годам прошлого века. А некоторые особенности исторического движения, более того, пришли из конца 70-х годов.

Поэтому разговор о нашей истории мне хотелось бы начать с самого начала, от её рождения. Но я хотел бы, чтобы эти  «мемуары» рассматривались лишь как наброски к будущей настоящей книге. Но она появится  еще не скоро…

Наконец, ещё раз хочу отметить, что это не официальная история реконструкции, а мемуары, то есть взгляд на то, что я видел своими глазами, и потому, естественно, как и во всех мемуарах, автор неизбежно присутствует в каждом эпизоде. Быть может, я что-то забыл и не рассказал, но зато могу сказать точно, что всё, что здесь написано, сказано честно и от всего сердца.

 

Предыстория

 

Всё началось весной 1976-го года. Девятнадцати­летний студент Политехнического института сидел на лекции по сопромату и, не желая заниматься скучными формулами, читал замечательную повесть французского писателя начала XIX века Шарля Нодье «Инес де лас Сьеррас» о том, как в ходе испанской кампании три французских офицера оказались ночью в старинном замке, считавшемся заколдованным. Все было очень красочно описано: как горят факелы, как офицеры пируют в древнем замковом зале, как сталкиваются с призраком замка, который, правда, как позже выяснилось, был просто красивой девушкой, сошедшей с ума…

Как же мне тоже захотелось оказаться на их месте! Стать французским офицером в красивом мундире с настоящим оружием той эпохи и пережить все их приключения в старинном замке! Я рассказал об этом своему другу Сергею Дороховскому, и мы решили воплотить эту мечту в жизнь. У меня была возможность раздобыть костюмы, похожие на мундиры эпохи наполеоновских войн. Дело в том, что я играл тогда в любительском французском театре, и у нас был неплохой контакт с прокатом театральных костюмов, в котором находились костюмы императорских театров. Таким образом, проблема с мундирами была решена, не хватало только замка.

Оказалось, что под Питером такой замок, по крайней мере, руины замка имеются. Это развалины знаменитой Копорской крепости, замка, основанного ещё Ливонскими рыцарями, потом взятого новгородцами, потом ставшего шведским, потом снова отбитого русскими. В любом случае, при наличии некоторой фантазии, всё это было не столь далеко от замка Гисмондо, описанного в повести Нодье.

Итак, на майские праздники пятеро молодых людей, облачённых в не самые плохи копии мундиров наполеоновской эпохи, отправились в эту крепость на поиски приключений. Мы провели две ночи на биваке. Я с большим удивлением обнаружил, что в мае спать ночью на земле не очень-­то тепло, мягко говоря. Для меня это было открытием, потому что до этого спать на голой земле не приходилось. Но, несмотря на экстремально проведенную ночь, нам очень понравилось, и вскоре походы в Копорье стали нашей традицией.

Мы стали собираться, я читал французские книги по истории наполеоновской армии в подлиннике, и пересказывал их своим друзьям. Так возникло подпольное общество, которое получило название «Империя». Мы написали устав, который каждый подписал кровью. В нем перечислялся длинный список обязанностей, а потом было указано только одно право: «Умереть за империю».  Мы мечтали, что рано или поздно нас будет целая армия, но в то время многим казалось, что эти мечты абсолютно нереализуемые.

Тогда был только генерал и его офицеры, но это были французский генерал и французские офицеры. Смешно было бы называть друг друга русскими именами, это сразу нарушило бы атмосферу, поэтому у нас появилась традиция брать «боевые имена», то есть имена реальных полководцев наполеоновской эпохи. Так мои друзья были переименованы в Лассаля, Нея, Мюрата, Лепика, Лористона, Лефевра, Бессьера, и т.д.

 

Копорская битва

 

К нам постепенно стали присоединяться люди, интересующиеся историей. Через пару лет как ответ на создание нашего общества возник первый клуб, занявшийся историей русской армии. Его основали мои знакомые, и, узнав, что мы собираемся в очередной поход в Копорье, решили устроить контрпоход, то есть напасть на французскую армию. До нас дошла информация, что шьются русские мундиры, делается «оружие» и готовится нападение. В рядах бойцов пошло волнение, и тогда я позвонил одному из лидеров этого клуба, графу Муравицкому, чтобы проверить информацию. Я предложил:

— Если Вы хотите устроить дуэль, то можно сделать это открыто.

В ответ мне дали честное слово, что информация ложная, и что никакого нападения не готовится.

Так впервые французского офицера обманули коварные «византийцы». Я, естественно, поверил, потому что всегда отличался наивностью, свойственной французскому рыцарству, но убедить моих бойцов до конца не удалось. Поэтому когда мы расположились на бивак, были выставлены посты, оружие было составлено в козлы, и все сидели в ожидании неприятеля. Но ночь прошла, а на нас так никто и не напал.

Мы посмеялись над собственной предосторожностью, больше уже ждать нападения не имело смысла, поскольку прошла ночь с субботы на воскресенье, когда действительно мог появиться потенциальный неприятель. Мы устроили маневры, в ходе которых увязли в болоте, провалились, промокли, и никак не могли найти сухое место для бивака. Тогда я решил вернуться в крепость, поскольку там было сухо и все уже готово для ночевки.

На подходе к крепости поступило предложение проверить, нет ли в там «неприятеля». Об этом говорили с некоторым внешне деловитым беспокойством за судьбу «армии», но на самом деле с надеждой ─ уж очень нам хотелось, чтобы неприятель нам встретился. На разведку был отправлен, славившийся своими удивительными способностями лазать по отвесным стенам Лепик (Владимир Нуждин, известный ныне скульптор). Разведчик вернулся через некоторое время и разочарованным голосом  сообщил, что крепость свободна. Тогда, учитывая, что все промокли и устали, я разрешил всем отдохнуть как следует: расслабиться, развлекаться, устроить пир горой и позабыть про мифическую вражескую вылазку.  Караулы выставлены не были, «оружие» ─ деревянные ружья и «пики» ─ валялось где попало. Через несколько часов, хорошенько погуляв, люди стали засыпать…

Часа в три ночи мы с самыми стойкими бойцами пошли пройтись по «замку», распевая песни, без шпаг, без каких­-либо предосторожностей. И вдруг из крепостных ворот раздался барабанный бой и громовой крик «Ура!!!». Мы увидели колонну русских войск со штыками наперевес, со знаменем, колонну, которая бросилась на нас в атаку! В ночной тьме мне показалось, что солдат неприятеля огромное количество, что там целая армия. Мы мгновенно развернулись и бросились бегом в лагерь, чтобы схватить хоть какое-­то «оружие».

Пока мы бежали, я все думал, что они нас догонят, но к моему удивлению, нас никто не преследовал. Мы стали поднимать спящих с криками: «Неприятель!» Кто-­то спросонья спросил: «Варвары, что ли?» Варварами мы называли местных жителей. «Да нет же, русская армия!!!»  Пинками под зад всех подняли, кое­-как построили, а я все ждал, что русские сейчас ворвутся в лагерь, а они все не появлялись…

Мы взяли в руки кто «оружие», которое представляло собой жалкие муляжи ружей из каких-­то деревяшек и привязанных к ним труб, кто просто колья, и нестройным шагом с пением «Марсельезы» двинулись навстречу неприятелю. А противника все не было. Я подумал, что все, белая горячка, галлюцинации…

Прошли еще несколько метров и обнаружили, что русская армия провела «хитрый» маневр: после внезапной атаки она закрепилась на позициях. Тут наш отряд издал восторженный рев: «Да здравствует император!» и рванул в атаку. Началась страшная битва, которая закончилась полным разгромом врага, захватом его знамен, пленением и общим пикником с разбитым противником внутри крепости.

Битва удалась, мы, конечно же, подружились с ребятами, которые нас атаковали, и на следующий день они пошли уже общей колонной под моим командованием.

 

Выход из подполья

 

Так продолжалось до1987 г., пока я не познакомился с Анатолием Новиковым, капитаном ВДВ, только что вернувшимся из Германии. Он рассказал мне, что на Западе подобные общества называются клубами военно-­исторической реконструкции, что это движение существует во многих странах и охватывает сотни людей, устраиваются различные мероприятия. А мы­-то думали, что мы такие единственные в мире!

Анатолий предложил нам тоже выйти из подполья и, обладая связями в ЦК ВЛКСМ, «пробил» нам первую открытую акцию на местах боевой славы1812 г. «Поход от Москвы до Березины».  Этот поход  состоялся летом1988 г. В нём участвовало около 80 человек: примерно 20 во французских и 60 в русских мундирах. Это уже были не театральные костюмы. Конечно, качество униформы и экипировки было не самым лучшим, но у некоторых появилось уже более-менее сносное обмундирование. Кроме того, к нам присоединилось человек пятнадцать немцев и чехов (несколько в русских, а несколько во французских мундирах), у которых была уже вообще очень неплохая униформа.

Тогда страна выходила из советской эпохи, которая была достаточно серой, где не было ярких моментов, всё было в новинку, всё потрясало. Когда люди видели идущих по улице солдат в мундирах начала XIX века, на них это производило колоссальное впечатление. Это было настоящим событием для всех городов, которые мы посетили. Когда мы под грохот барабанов вступали в Вязьму, нас встречали колокольным звоном, хлебом и солью, навстречу нам вышел магистрат города и духовные лица.

Трудно переоценить значение этого похода 1988 г. для истории реконструкции в России. Эта акция всколыхнула общественность, произошел  настоящий информационный прорыв, о нас стали писать в газетах и сделали несколько передач по телевидению. И сразу же по всей стране стали возникать военно­-исторические клубы. Если говорить образно, то с 1976 по 1988 гг. мы переживали  «детский» период, теперь же наступила «молодость» реконструкции. Именно тогда, сразу после этого похода, к нам пришли десятки людей, которые позже стали признанными лидерами военно-исторических клубов.

Что же касается меня лично, сразу после похода летом 1988 года, я впервые оказался в Париже. Это было удивительно, восхитительно, необычно всю жизнь мечтать о Франции и, наконец, 30 июля в 6.30 утра приехать на Северный вокзал в Париже! Меня встретила добрая пожилая пара, у которых не было общего ребенка, и которые увидели во мне то ли своего сына, то ли своего внука. Меня увезли на берег Луары, где я стал жить, посещая всевозможные красоты этого старинного сердца Франции…

А какое это имеет отношение к военно-исторической реконструкции? Самое непосредственное. Через несколько дней, сбежав от «дедушки с бабушкой», я приехал снова в Париж, но уже один. В первую очередь я посетил, разумеется, гробницу Наполеона и Музей Армии, а потом пошел прогуляться по берегу Сены. Для меня, видящего Париж через призму истории, было не удивительно, что почти первое, что я увидел, был прогуливающийся по набережной молодой человек, облаченный в гражданский костюм самых первых лет XIX века.

«Наверно, тут так принято, это ведь Франция», ─ подумал я сначала. Но потом меня все-таки посетила мысль: «А может все-таки здесь не все такие?» И возможно, не стоит пропускать потенциальных соратников. Я набрался храбрости (если бы это была девушка, мне было бы более привычно, но знакомиться с мужчинами мне как-то не приходилось), подошел к нему и сказал:

– Простите, пожалуйста (конечно, по-французски), Вы занимаетесь историей наполеоновской эпохи?

Молодой человек посмотрел на меня то ли высокомерно, то ли насмешливым взглядом и ответил:

– Да нет, меня интересует, скорее,  период революции.

Так завязалась беседа, мы познакомились, его звали Тьерри Жиль. Он добавил еще после некоторого размышления «де ла Туретт». И конечно выяснилось, что он увлекается далеко не только революцией, но и наполеоновской империей, что он букинист на набережной Сены. Его лавочка располагалась на набережной прямо напротив знаменитого дворца Консьержери. Но, кроме того, что было важно для меня, он был знаком и с группой военно-исторической реконструкции, которая реконструирует 18-й линейный полк и, более того, Тьерри был знаком с некоторыми чиновниками, которые были заинтересованы организовать в будущем году празднование двухсотлетия Великой Французской революции.

Речь идет не об официальном празднестве, которое вылилось в какой-то бредовый перформанс ─ дефиле Жана-Поля Гуда на Елисейских полях, а праздник с участием людей в мундирах Первой республики. Обо всем этом мы, конечно, договорились не в первый раз, а позже, во время моего долгого пребывания во Франции. Приехав туда 30 июля, я уехал из Парижа только 10 октября на поезде, все с того же Северного вокзала. На самолет тогда денег не было, да и подарков я вез всем столько, что на самолете не удалось бы их увезти.

Поезд в Петербург из Парижа не ходил, и мне нужно было добраться сначала до Москвы, а потом уже ехать в Питер. По моей просьбе на вокзале в Москве меня встречали четверо человек. Эти люди потом стали хорошо известны все тем, кто занимается военно-исторической реконструкцией. Один из них был Петр Федорович Космолинский, другой Александр Валькович, третий Алексей Приходько (известный всем под боевым именем Массена), первый создатель военно-исторического гарнизона в Киеве, и Александр Сомов (боевое имя Антуан Друо), родоначальник артиллерии военно-исторической реконструкции.

Встреча была радостной и веселой. Не помню, к кому мы поехали домой, к Космолинскому или к Вальковичу, но ехали долго на двух машинах. И вот я начал рассказывать обо всех чудесах, которых я увидел во Франции. И, конечно же, о том, что там тоже есть группы военно-исторической реконструкции и что в следующий год, это год знаменательного двухсотлетия революции и нам не дурно бы создать полк в единой форме французских солдат конца XVIII века и махнуть на праздник в Париж. Эта идея была подхвачена с бурным восторгом. И те, кто еще не были моими солдатами, а именно Валькович и Космолинский, тотчас же записались во французскую армию. Так как Петр Федорович носил бороду и ни за что не хотел ее сбривать, я назначил его сапером. Что касается Александра Вальковича, то он стал рядовым будущего полка, номера которого я еще пока не придумал.

Поясню, что в начале во французской армии мы носили  форму, какую кто хотел, соблюдалось только одно правило ─ чинопроизводство. Все чины присваивались за заслуги, остальное каждый делал как пожелает. В 1988  году, когда впервые мы отправлялись на официально разрешенное мероприятие строем, и должны были сражаться с русской армией, где благодаря Анатолию Новикову появилось два «полка», во французской армии также было принято решение создать единый полк.

В качестве такого единого полка, который должен был объединить всех реконструкторов, занимающихся наполеоновской армией, выбрали полк фузилеров-гренадеров. Эта часть гвардейская, она символизировала собой как бы всю армию. Однако, не принадлежа к Старой Гвардии, она состояла из людей, многие из которых встали в строй как новобранцы, ее униформа и выучка, конечно, несколько отличались от знаменитых полков Старой Гвардии, в которых, конечно, все было безупречно.

Для похода 1988 года наши мундиры были как-то приемлемы, но теперь в 1989 году, да еще оказавшись рядом с мундирами западноевропейских реконструкторов, они показались бы наивными. К тому же, никаких фузилеров-гренадеров в эпоху революционных войн не было. Именно поэтому я принял решение, что это должен быть самый простой линейный полк, который отличился в войнах республики. Разумеется, меня интересовала, прежде всего, армия молодого генерала Бонапарта в период своего самого удивительного похода 1796─1797 гг. в Италии.

Кроме того, хотелось, чтобы полк (а точнее полубригада, как стали называться части в эпоху республики) имел отношение к тем, кто будет нас встречать во Франции. Французские реконструкторы, которые должны были нас встречать, принадлежали к 18-й полубригаде, а 18-я, как известно, находилась в дивизии Массена в одной бригаде вместе с 32-й, частью, также прославившейся в ходе войн революции и империи.

Так возникла идея создать 32-ю бригаду линейной пехоты, обмундированную на период  революционных войн. Именно эта полубригада должна была отправиться на двухсотлетие Французской революции…

А пока мы собирались так или иначе принять участие в будущем празднике во Франции, идея движения военно-исторической реконструкции была поддержана руководством ─ остатками того, что называлось Ленинским комсомолом. Действительно, умирающее советское государство стремилось по возможности использовать какие-то идеи для того, чтобы влить новую свежую струю в коммунистическую идеологию, в которую уже почти никто не верил. Идея военно-исторической реконструкции была подхвачена функционерами ЦК ВЛКСМ, которые увидели в ней возможность новой и увлекательной формы работы с молодежью.

Собственно говоря, это совершенно очевидно и лежит на поверхности. Удивительно, как современные чиновники все никак не могут рассмотреть то, что чиновники умирающего советского режима увидели безошибочно. Военно-историческая реконструкция ─ это движение, которое при правильной поддержке государства, является социально здоровым делом. Молодые парни, вместо того, чтобы «ширяться» по подъездам наркотой или банально хулиганить, объединяются в клубы, которые реконструируют старинную форму, которые изучают историю, культуру, ушедших веков, которым что-то интересно на свете кроме денег, секса и наркотиков. Разве это не государственное дело?  Разве это не нужно нашей стране?

А то, что они носят французскую форму? Как верно сказал один из моих друзей, объяснявших местному чиновнику, зачем нужно поддержать их клуб: «Что вы предпочтете? Чтобы ребята дохли от наркоты, или чтобы они в строю старинного полка изучали историю?» И не важно, униформу какого полка ─ Копорского или Наваррского ─ они оденут. Не важно, доспехи, какого воина ─ из дружины Александра Невского или из отряда герцога Бургундского ─ они сделают. Важно то, что они займутся интересным, увлекательным делом, которое развивает интеллектуальный кругозор, которое объединяет людей, а не разъединяет их. Делом, которое позволяет понять и историю своей страны, и историю Европы.

В ЦК ВЛКСМ, по-видимому, думали именно так. В результате в феврале1989 г. мы собрали первый съезд клубов военно-исторической реконструкции под эгидой ЦК ВЛКСМ. Нас было, наверное, человек 70─80 и мы представляли уже многие, многие сотни людей и, наверное, три─четыре десятка клубов. Мы находились на подъеме, испытывали энтузиазм по отношению к делу, которое делали, и, поэтому, наперебой говорили о перспективах этого великого дела. Что же касается борьбы за власть, то ее просто не было.

Практически единогласно, меня, как основателя движения, избрали президентом объединения, которое стало называться Федерацией военно-исторических клубов Совет­ского Союза. Единственным конкурентом на пост руководителя федерации, был Александр Таланов, достойнейший человек по его вкладу в военно-историческую реконструкцию. Но в то время он только еще начинал заниматься реконструкцией и вполне естественно, что он получил меньшинство голосов. Другие кандидатуры просто не рассматривались.

После съезда все разъехались в радужных надеждах и повсюду закипела работа, потому что мы верили, что создаем более прекрасный, и более достойный мир. Именно тогда появились такие замечательные клубы, которые дожили до сегодняшнего времени: Литовский уланский полк, Московский драгунский полк, русская артиллерия в Сосновом Бору и т.д.

Что же касается французской армии, то согласно моему принципу, я считал, что, учитывая наше небольшое количество, мы должны создавать один-единственный полк на всю территорию Советского Союза. Таким полком стал, как уже говорилось, 32-й линейный. А поездка на двухсотлетие стала некоторой брендовой идеей, которой было придано символическое значение. Она должна была стать первым серьезным международным мероприятием, в котором должны были принять участие клубы из Советского Союза.

О том отношении, которое тогда к нам проявили власти, теперь можно только мечтать. Для начала, они никак не вмешивались ни в какие «сценарные» вопросы. Как, где, кого мы будем представлять, в каком порядке маршировать, кому будем возлагать цветы, кому не будем ─ ничего этого ЦК ВЛКСМ нам не предписывал и не указывал. С нами послали на мероприятие только одного инструктора ЦК, добродушного полного дяденьку в очках, который ни разу нигде ничему не помешал и просто пользовался возможностью прогуляться во Францию, не более того.

Зато в обмен на такой символический контроль нам выделили деньги на пошив мундиров (это было сделано заблаговременно, задолго до мероприятия) нам оплатили не только билет на самолет, но и билеты на поезд для тех, кому нужно было добираться до Москвы. Интересно также, что желая, чтобы «советская делегация» достойно выглядела за границей, нам предоставили возможность приобретения выходной формы советских олимпийцев ─ одинаковые красивые светлые брюки, пиджаки в клеточку и даже белые олимпийские шляпы. Поэтому, когда 9 июля 1989 года 35 «олимпийцев» сошли на французскую землю в аэропорту Шарль де Голль, ─ это смотрелось солидно.

Для всех без исключения солдат и офицеров 32-й линейной полубригады это был их первый вояж во Францию и почти для всех ─ в «капстрану». Для меня это был самый лучший подарок на день рождения: подарить тем людям, которых я искренне любил, эту возможность ─ открыть для себя другой мир и заодно узнать, что представляет собой военно-историческая реконструкция в Европе.

Она, кстати, там тоже только еще начиналась. Во Франции была фактически одна группа, 18-й линейный полк, которая и встречала «советских олимпийцев» в аэропорту. С моим приятелем Жоржем Дельпортом мы добились разрешения, что 18-й линейный с оружием войдет в здание аэропорта и в специально отведенном зале встретит своих товарищей из далекой России, для чего руководство аэропорта выделило специальное помещение. Ну, а уж вино и закуску мы привезли с Жоржем сами.

Я никогда еще, наверное, не видел таких радостных лиц, как те, которые были у наших ребят* тогда в аэропорту… От местных организаторов я добился того, что всех наших провезли по Парижу, а вечером мы закатили банкет в небольшом ресторанчике.

Так начинался наш первый поход во Францию. Здесь же мы познакомились и с другими реконструкторами, не только с 18-м линейным. В частности, это была группа 9-я легкая полубригада, которая прибыла на двухсотлетие революции из Англии.

Мундиры 9-й легкой были получше, чем у нас, хотя и не отличались принципиально. А вот оружие ─ нечего и сравнивать. У нас всего лишь муляжи ружей, а у них настоящие кремневые ружья образца 1777 года! Как известно, до сих пор проблема вооружения российской военно-исторической реконструкции не решена полностью, что происходит не только от бедности среднего российского реконструктора, но и от несовершенства нашего законодательства, которое до сих пор, несмотря на все поправки, осталось таковым, что вас «загребут» при желании за ношение подобного «мушкета». Хотя еще никто никогда за последние сто лет не совершал уголовные преступления с длинноствольным кремневым ружьем.

Кроме 9-го легкого с нами были еще  и немцы ─ «волонтеры» то ли Нижнего, то ли Верхнего Рейна, уже не помню. Но в любом случае солдаты, обмундированные очень неплохо для волонтеров эпохи Великой Французской революции.

32-я линейная полубригада, 9-я легкая полубригада и 18-я линейная полубригада и «волонтеры» составляли вместе около восьмидесяти человек. Мне выпала честь командовать этим сводным отрядом французской революционной армии. Наши маленькие парады прошли, в основном, за пределами Парижа.

Но самым значительным, пожалуй, было то, что мы сделали под куполом собора Инвалидов. До 1989 года первые зачатки групп военно-исторической реконструкции не пускали в этот храм, связанный со славой французского оружия. Бельгийские опереточные отряды были известны с самой дурной стороны во Франции. А всех тех, кто только еще начинал заниматься реконструкцией, ассоциировали с этими забавными бельгийскими «маршёрами».

Поэтому, когда за несколько дней до приезда наших ребят во Францию, я обратился с просьбой к военному командованию Инвалидов (как известно, комплекс, который называется во Франции в разговорном языке «Les Invalides» объединяет в себе огромный собор, где похоронен император Наполеон, Музей Армии, командование Парижским военным гарнизоном, военно-научный центр и госпиталь, который является продолжением Дома Инвалидов, основанного Людовиком XIV), то ответ на запрос был отрицательным. Тогда я добился приема у главнокомандующего всем этим комплексом. Когда я шел к нему на прием, я заметил в парадном зале накрытые для какого-то торжества столы. Я поинтересовался у офицера, который меня сопровождал, зачем эти приготовления. Он ответил мне, что через три часа сюда приедет президент Горбачев с официальным визитом и его должен встречать тот же генерал, который ждал меня.

Тогда, набравшись наглости, я решил слегка блефануть. И при встрече с командующим я первым делом заявил ему, что нахожусь во Франции в рамках официального визита президента Советского Союза Михаила Сергеевича Горбачева. Проверять мои слова было уже некогда, а портить отношения с президентом генералу армии  явно не хотелось  Ему осталось только встать по стойке смирно, взять под козырек и принять к исполнению те указания, которые я ему дал.

Не знаю, спрашивал ли он у Горбачева насчет его хорошего друга Олега Соколова, который задумал провести церемонию в Соборе Инвалидов. Но, скорее всего, не спрашивал, а только ждал, наверное, когда  президент французский или советский задаст ему вопрос: «Ну что, дружище генерал, не обидел нашего друга?» Ясно, что такого вопроса не последовало…

В общем, все было прекрасно, и 12 июля 1989 года в 10.00 утра Собор Инвалидов был освобожден от посетителей, так же как и пространство у входа в него. Под грохот барабанов наши войска вступили под своды этого величественного здания, которое в первый раз спустя многие годы снова увидело подобные мундиры. Русские, англичане и немцы во французских мундирах построились вокруг огромной ниши, где покоится прах императора, и под треск барабанов преклонили знамена.

Наступила тишина, а потом своды сотряслись от громового крика: «Vive l’Empereur!!»

Поездка во Францию в июле 1989 года сыграла большую роль, так как стала нашим первым контактом с военно-исторической реконструкцией, поставленной на высокий уровень. Еще раз подчеркну, что никоим образом не испытываю преклонения перед европейской военно-исторической реконструкцией. В Европе, как и у нас, есть и хорошие, и плохие клубы. А есть и совсем никудышные. Поэтому ориентироваться на них нет необходимости. Но тогда, в 1989 году, мы встретили вполне приличные клубы с точки зрения их общего погружения в историю, а с точки зрения их униформы ─ отличные. Тогда я подружился с Мартином Ланкастером, впоследствии командиром 9-й легкой бригады. Английские унтер-офицеры командовали по-французски с забавным английским акцентом, однако, строевую науку знали на «5» баллов. И конечно, контакт с ними нам очень помог.

В 1989 году  мы провели также первую реконструкцию Бородинского сражения силами военно-исторических клубов. До этого, как известно, Бородинская годовщина, которая всегда отмечалась в первое воскресенье сентября, представляла собой военно-исторический праздник, который проводился с помощью переодетых в киношные костюмы военнослужащих Московского военного округа. Режиссерами этого довольно-таки страшненького шоу были люди абсолютно далекие от истории, специальностью которых, очевидно, было проведение массовых народных гуляний.  В середине 80-х я видел два таких мероприятия, и впечатления остались самые тяжкие. Нечего и говорить о том, что на солдатиков срочной службы напяливали худшие шмотки Мосфильма, а служивые и понятия не имели о том, как их надо носить. Можно догадаться, что «вооружение» этих клоунских войск было под стать «униформе».

И вот, в 1989 году, впервые мы договорились с Бородинским музеем о том, что празднование очередного «Дня Бородина» возьмут на себя военно-исторические клубы. Нас было человек 200─250. Конечно, все в пешем строю, конечно, пушки наши были мосфильмовской бутафорией. Что касается конницы, то ее выставлял для нас Алабинский кавалерийский полк. Это были опять-таки солдатики в мосфильмовской мундирах, но они умели скакать на коне, а мы пока нет.

Впрочем, уже появилось небольшое исключение. Сергей Уланович, создатель клуба Литовский уланский полк, договорился о том, что он и несколько его улан сели на лошадей вместе с алабинцами. Так впервые в конном строю оказалось несколько человек, занимающихся реконструкцией. Эти несколько улан стали тем началом, в результате которого сейчас на конях сидят сотни людей, занимающихся реконструкцией наполеоновской эпохи и не только.

Что касается оружия, опять-таки Мосфильм снабдили нас трехлинейными винтовками, из которых можно было стрелять холостыми патронами. Конечно, это все очень далеко от реконструкции кремневых ружей, но все-таки было лучше, чем наши палки, с привязанными к ним трубам и

______________________________________________________________ * «Ребята» были следующие:, Массена (Приходько), Даву (А. Васильев), Феш, Домениль (Суслов), Валькович, Космолинский, Бессьер (Ерёменко), Ланн (Соколов Илья), Удино (Ерунов), Гюден, Брюйер, Мортье (Горунов), Друо (Сомов), Шасслу (Кудашкин)… .

Худо-бедно, но мы провели первую реконструкцию Бородинского сражения.  Она прошла у подножья холма, где находится батарея Раевского. Стрельбы было, конечно, немного, но зато в рукопашной сходились со всей горячностью и дурью. Зрителей, как ни странно, было много, я бы сказал, даже очень много, и они остались довольны. Таким образом, это мероприятие заложило основу для всех дальнейших реконструкций на Бородинском поле.

В этом же 1989 году мы провели большое мероприятие в Питере с парадом по Невскому проспекту. Опять было несколько сот человек в мундирах разных эпох, и теперь наряду с реконструкцией наполеоновской эпохи в наших рядах появилось огромное количество людей в белогвардейских мундирах.

После наполеоники реконструкция Белого движения стала одной из многочисленных и популярных в тогдашней России. Это вполне понятно, потому что для людей того времени надеть белогвардейский мундир означало не только заниматься военно-исторической реконструкцией, но, прежде всего, обозначить свою политическую позицию. Белогвардейский мундир ─ это означало совершенно очевидную антисоветскую позицию, но при этом уважение к величию своей страны и желание видеть ее снова сильной и могучей, хотя уже на других основах.  Интересно, что многие из тех, кто занимались наполеоновской армией, приняли участие в реконструкции Белого движения.

В большинстве своём люди в ту эпоху воспринимали реконструкцию с наивным восторгом. Никогда не забуду, как после нашего марша на следующий день я зашел в Дом Книги, который, как известно, расположен на Невском проспекте. И пока я рассматривал книжки, я случайно стал свидетелем разговора двух молодых продавщиц, которые делились впечатлениями о том, как они видели вчера проходившие по проспекту исторические войска. «Они были такие красивые! Такие красивые!!» ─ восторженно говорила одна из продавщиц другой, вспоминая облик наших солдат и офицеров.

Подобное отношение, конечно, способствовало тому, что ряды реконструкторов быстро пополнялись. И даже материально нам кое-чем помогали.  Так, наш военно-исторический слет 89-го года был осуществлен при материальной помощи Ленинградского обкома комсомола. В отличие от теперешних спонсоров, которые за предоставленную копейку требуют восславлять ту или иную фирму, того или иного депутата, тогдашние наши «спонсоры» ничего подобного от нас не требовали, и наше мероприятия проходили под возгласы «Да здравствует Император!» или гимна типа «Боже, царя храни!» без всяких упоминаний о каких-либо комсомольских лидерах.

В  1990 году в Бельгии широко отмечался 175-летний юбилей битвы при Ватерлоо. Разумеется, я потребовал от наших «товарищей» из ЦК, чтобы федерация военно-исторических клубов Советского Союза была достойно представлена на этом юбилее. На этот раз нам не давали деньги на униформу, но билеты на самолет для всей делегации, которая насчитывала около 120 человек, были оплачены. Теперь в наших рядах было уже немало людей в приличной форме. Французы на поле боя при Ватерлоо, естественно, должны были встать во французские ряды. А русские, ввиду схожести униформы с прусской, должны были пополнить ряды армии Блюхера.

Вокруг организации этой поездки было масса курьезов. Одним из них был текст  официального приглашения, которое мы получили. Приглашение, хотя и полученное не помню уж каким способом в ЦК ВЛКСМ, имело, тем не менее, в своем заглавии мой личный адрес. У бельгийцев, не знаю почему, не знаю каким образом, но осталось убеждение, что мы все представляем полк фузилеров-гренадеров. Кроме того, я жил тогда на 5-й линии Васильевского острова. И организаторы решили, что это не пятая линия, а 5-й линейный! Кроме того, переводчик, который делал официальный перевод приглашения, мало понимал в военной истории. В результате, приглашение в его официальном переводе выглядело так: «Командиру 5-го линейного Василеостровского полка стрелков-гранатометчиков (!!!)»

Однако кроме этих смешных курьезов были проблемы и посерьезнее. Получить сразу столько виз было, конечно, не очень просто. Нам требовалась поддержка от ЦК, но курирующий нас «товарищ», не знаю уж по какой причине, не мог или не хотел сделать эту работу. В результате, поездка оказалась под угрозой срыва из-за того, что мы могли остаться без виз и без всех необходимых разрешений. Дело было в мае 1990 года. Если я не ошибаюсь, мы отмечали 200-летие Московского гренадерского полка и прошли парадным маршем по улицам Москвы, как незадолго до этого шли по улицам Питера.

В какой-то момент мы оказались у памятника «Героям Плевны», который, как известно, располагается напротив того здания, где находился ЦК ВЛКСМ. Меня осенило: «Сейчас или никогда!» Я вызвал из строя десяток офицеров. Как нетрудно догадаться, некоторые были в мундире русской армии 1812 года, некоторые в мундире наполеоновской армии, а некоторые в белогвардейских мундирах. Все с саблями и шашками, а у «белогвардейцев» на портупеях висели пистолетные кобуры. Я объяснил господам офицерам, что если они желают на 175-летие при Ватерлоо в Бельгию, они должны последовать за мной беспрекословно и решительно. Так как я говорил уверенно и веря в то, что делаю, все офицеры решительно пошли за мной, а моей целью был не много не мало, кабинет Первого секретаря ЦК ВКЛСМ  тов. Зюкина. Решительным шагом мы распахнули дверь здания и вошли внутрь. Вахтер попытался нас остановить, но опешивший от нашего вида и от нашей решительности, он только беспомощно замахал руками, и что-то невнятно проговорил…

Подобные предприятия могли удасться только тогда. Мы шли, конечно, не к первому и не ко второму лицу государства, но, по крайней мере, к тому, кто в иерархии советских властей стоял где-нибудь на пятнадцатом месте, а то и выше. Если бы в наше демократическое время мы вздумали бы в подобном виде с саблями на боку прорываться к пятнадцатому лицу государства, нас бы просто перестреляли. Но тогда мы были молоды, полны отваги, а тогдашняя власть, ожидая конца, чувствовала себя крайне неуверенно.

Стремительно мы взлетели по ступеням и ворвались, иначе не скажешь, в приемную. Я громко объявил секретарше, которая испуганно вскочила при нашем появлении:

− Нам срочно нужно побеседовать с Владимиром Михайловичем!

− Владимир Михайлович занят! Владимир Михайлович занят! У него сейчас совещание!  ─ опешив от всего происходящего, тараторила секретарша. Но, не обращая внимания на ее протесты, я решительно открыл сначала одну, а потом другую дверь, и оказался во главе офицерского отряда внутри огромного кабинета Первого секретаря.

Товарищ Зюкин действительно проводил совещание, он сидел во главе длинного стола, по краям которого, было человек пятнадцать его помощников. Увидев, как с шумом распахнулась дверь, и как в кабинет вломилась группа офицеров, одетых в какую-то «антисоветскую» форму, с саблями и револьверами, товарищ Зюкин видимо подумал, что пробил его последний час.

Обычно в фильмах про Октябрьскую революцию изображали отряд революционных матросов и красногвардейцев, которые вламывались в кабинет Временного правительства, и их предводитель всегда грозно вещал: «Кто тут временные?! Кончилось ваше время!» Преломив, очевидно, этот штамп в своем сознании, Первый секретарь, наверное, видел сцену Белого переворота именно так как показывали в фильмах большевистскую революцию, только с той разницей, что вместо матросов в его кабинет врываются «золотопогонники» с револьверами и саблями и громко вещают что-то насчёт конца большевизма и его личного конца также…

Зюкин буквально подскочил со своего кресла, все остальные замерли как гости на пиру Валтасара, увидевшие пламенеющую надпись на стене. Но все это продолжалось буквально две секунды. Потому что я поставил задачу не попугать людей, а добиться положительного результата, и именно поэтому я самым доброжелательным голосом, который только может иметь генерал во главе  отряда, произнес:

− Здравствуйте, Владимир Михайлович! Извините нас за вторжение, но вопрос, по которому мы должны к Вам обратиться, не терпит отлагательств.

Как ни странно, вместо того, чтобы выставить нас вон, товарищ Зюкин, обрадованный, что оказалось вовсе не так страшно, как ожидалось, расплылся, наоборот, в самой доброжелательной улыбке и, протягивая мне руку, проговорил:

− Что вы, что вы, товарищи. Я, конечно, понимаю, что вас привели очень важные дела…

А дальше он внимательно выслушал все то, что я вкратце изложил, сделав пометку в блокноте…

Все продолжалось несколько минут, а на следующий день наш вопрос был решен, и визы в скором времени все получили. Поездка на Ватерлоо состоялась…

Битва при Ватерлоо 1990 года явилась еще одним этапов в развитии нашего движения. Впервые мы участвовали в большом сражении, где на поле боя было где-то около 2,5 тысяч солдат. Конечно, больше половины из участников Ватерлоо 1990 года были бельгийские «маршёры», то есть люди, занимающиеся не реконструкцией, а продолжающие традицию сопровождения религиозных процессий в униформе и с оружием.

Для не знающих, что это такое, сделаем небольшое пояснение. В католической Валлонии (часть территории современной Бельгии) издавна религиозные процессии сопровождались отрядами местного ополчения с оружием. После битвы при Ватерлоо бельгийские крестьяне подобрали на поле сражения множество мундиров, снятых с убитых солдат. Эти мундиры и стали надевать на себя местные ополченцы, участвовавшие в праздниках. Ясно, что со временем мундиры износились, и их стали заменять, сделанными вновь по образцу старых, но не точно, а приблизительно. И так многие десятилетия…

Всё это продолжалось более полутора веков, пока в конце XX века не появилась военно-историческая реконструкция. Так как на первых порах реконструкторов было немного, а «маршёров» хоть отбавляй, именно последние составляли главную «ударную» силу исторических мероприятий.

Трудно описать, что из себя представляли одежды и внешний вид этих бельгийских фольклорных коллективов. Для начала, ни один из них не имел понятия о строевых уставах наполеоновского времени. В строю стояли и старики, и дети, и женщины, все вперемешку.  Ну, а что касается униформы, волосы вставали дыбом у любого, кто хоть как-то представлял себе одежду начала XIX века. Мешкообразные мундиры из синтетики, застегивающиеся на липучках; у саперов, гордо вышагивающих во главе строя, бороды из пакли, как у Дедов Морозов, кроссовки вместо башмаков и т.д., и т.п.

 

 

Однако, как уже было сказано, этих «маршёров» было очень много. А ружья, из которых они бабахали, хотя и не были кремневыми, а практически у всех были капсульными середины  XIX века, тем не менее, издавали ужасающий грохот и нравились публике. В большом бою издалека не различимо, из чего сделаны мундиры, зато публике было видно много ярких солдатиков, много ружейной пальбы, много дыма и много треска барабанов.

За неимением лучшего все это позволяло создать красивый общий фон, и в массе смотрелось не так уж страшно… Кроме того, среди английских реконструкторов, мы увидели то, чему следовало бы поучиться. Безупречные мундиры, хорошее знание уставов и дисциплина в строю.

Все это было для нас хорошей школой. Без сомнения, битва при Ватерлоо 1990 года еще раз подтолкнула развитие нашей реконструкции. Разъехавшиеся по своим городам члены наших клубов могли теперь рассказать своим друзьям о «чудесах», которые они видели на поле боя под Брюсселем. О том, что в Европе стреляют из настоящих муляжей орудий, грохочут повсюду выстрелы из ружей, а кавалерия ходит в атаку в сомкнутом конном строю.

Наконец, для нас стало очевидно, что при должной подаче битвы военно-исторические реконструкции могут быть интереснейшим событием, привлекающим внимание зрителей и прессы. Если не ошибаюсь, на поле боя при Ватерлоо в 1990 году было если не сто тысяч зрителей, то, по крайней мере, количество близкое к этому. Битву снимали десятки телевизионных камер, а туристы приехали со всех концов Европы.

Но летом 1990 года мы побывали не только на поле боя при Ватерлоо. Мне удалось организовать еще одну международную поездку, на этот раз на военно-исторический фестиваль, который проходил во Франции в июле 1990 года в местечке Мурмелон. Этот фестиваль был организован 4-м драгунским полком французской армии, располагавшимся в этом старинном военном лагере. На фестиваль в Мурмелон отправилась команда 32-го линейного полка и Павловские гренадеры.

Клуб Павловский гренадерский полк родился ещё в 80-х годах в Петербурге, но завершение его создания во многом было связано с этой поездкой, ведь в те времена съездить во Францию, да еще и в такую интересную поездку, было делом совсем непростым. И возможность ее дала мотивацию людям побыстрее доделать форму и встать в строй.

Нужно сказать, что униформа Павловского полка, созданная под руководством Виталия Королева, была практически безупречной. Возможно, в ней и были какие-то мелкие изъяны, но, в общем, она смотрелась великолепно, и самый лучший современный реконструктор, который сомневается в этом, может посмотреть журнал «Tradition» № 52 за май 1991 года. В этом номере журнала в статье «Павловский полк в 1811 году» произведен полный разбор амуниции Павловского гренадера, унтер-офицера и барабанщика. А Павел Никаноров и основатель полка Виталий Королев сфотографированы в своих безупречных мундирах.

Нужно сказать, что и 32-й линейный тоже подтянулся, это была уже форма не на эпоху республики, а хорошие мундиры эпохи империи, где-то годов 1808─1809-го. Не помню, были ли у 32-го линейного стреляющие ружья, но в остальном облик полка был более чем достойным.

Петр Федорович Космолинский снова встал в строй полка как его сапер. Это был его последний выезд в форме наполеоновского солдата. А вот А. Валькович, каким-то образом с помощью ЦК пристроившись к нашей поездке, вдруг надел на себя русский офицерский мундир. Это был мундир подполковника по квартирмейстерской части. Всерьез его как офицера никто не воспринимал, и он просил Виталия Королева не прогонять его от строя, когда он становился рядом с солдатами в русских мундирах. В ответ на мой вопрос, зачем этот мундир и почему он его надел, он отвечал, что так нужно для дела. Позже я хорошо понял, для какого дела ему это потребовалось…

При подготовке мероприятии в Мурмелоне, я познакомился с тогдашним помощником редактора журнала «Tradition» Жаном-Луи Вио. Этот человек проникся ко мне какой-то неожиданной огромной симпатией, которую потом через несколько лет, он сменил на также неожиданную и столь же немотивированную неприязнь. Но в те времена нашей поездки на Мурмелон он нам очень многим помог. Мы были очень хорошо приняты французской армией и располагались в казармах 4-го драгунского полка. Как легко может догадаться читатель, современный 4-й драгунский вовсе не сидит на лошадях, это вполне современный танковый полк, на вооружении которого были лучшие современные танки. Как приятно  неожиданно было увидеть на танках, стоящих перед казармой, надписи Фонтенуа 1745, Эйлау 1807, Фридланд 1807! Именно таким образом передаются в армии традиции, недаром девизом Первого полка французской пехоты были слова «Прошедшему верность ─ для будущего пример».

Наши поездки в 1990 году на поле сражения при Ватерлоо и в Мурмелон, без сомнения, дали нам импульс. И Бородино 1990 года выглядело уже иначе, чем Бородино предыдущего года. На этот раз реконструкция сражения была устроена на том месте, где оно проводится обычно сейчас, и которому придумали довольно странное то ли русское, то ли немецкое название «плац- театр».

В 90-м году нас было уже, наверное, 300─400 человек. Возникли и первые муляжи артиллерийских орудий. Наконец, с русской стороны появилась и кавалерия, хотя, конечно, еще очень слабая. Основную массу конницы составлял все тот же Алабинский кавалерийский полк.

Что касается меня лично, то я впервые сел в сражении на лошадь. Это была моя первая попытка, и чувствовал я себя в седле крайне неуверенно. Первый «урок» верхового искусства мне преподал какой-то офицер полка, который возглавлял отряд, прибывший на поле сражения. Он в течение пары минут показал мне, как правильно держать поводья, корпус и ноги в стременах. Потом поехал рысью, а через минуту перешел на галоп. Мой конь, который следовал за конем офицера, также бросился крупным галопом.

Упаси Бог вас, если вы еще не сидите в седле, от таких уроков! Я не знал даже, за что держаться, и усидел только каким-то чудом. Хотя, если бы этот господин объяснил бы лишь как надо действовать, когда лошадь идет в галоп, и поездил бы перед этим со мной хотя бы четверть часа, такой урок пошел бы на пользу. Позже, когда я стал уверенно себя чувствовать на коне, я разработал некую систему экспресс-метода обучения, когда любого здорового парня, не труса, можно за полчаса обучить более-менее держаться на коне и даже скакать в галоп. Но для этого «преподаватель» должен держаться колено в колено со своим подопечным, быть внимательным к нему и помочь снять человеку тот стресс, который неминуемо он испытывает, когда первый раз садится на лошадь. Увеличивать же неуверенность новичка подобным обучением может лишь не очень хороший учитель.

В «битве» 1990 года была уже пиротехника, штурм русского укрепления и бой за мост, который военные навели из современных понтонов через реку Колочь. Наконец, битва 1990 года была отмечена еще одним эпизодом, но который сыграл в движении реконструкции впоследствии дурную роль.  Мой тогдашний помощник Александр Валькович жутко обиделся на меня за то, что я не пожелал принять его сценария реконструкции. Позже он сам признался, что именно тогда он поставил себе задачу отомстить и нанести мне максимальный ущерб. Не знаю, так ли это или нет, но, наверное, этот эпизод сыграл свою роль в истории нашего движения…

Где-то на рубеже 1990─1991 годов произошел съезд нашей Федерации. Хотя особых стычек с комсомольцами у меня не было, но, тем не менее, им захотелось получить все-таки фигуру поудобнее, более управляемую, более «аппаратную». На эту роль ЦК ВЛКСМ выдвинул полковника Советской армии Александра Семченко, а сам съезд и выборы были обставлены очень хитро. Когда я поднялся в президиум, я увидел в зале примерно половину лиц, мне знакомых по военно-исторической реконструкции, а половину совершенно незнакомых «дядек». Эти дядьки представляли различные шефские организации типа Всесоюзного общества ветеранов, или общества пенсионеров против курения, никогда и нигде эти люди не показывались на наших мероприятиях, ничем движению не помогли ни они лично, ни их организаторы. Но тут они также приняли участие в голосовании наравне со всеми. Разумеется, за кого голосовать, им была поставлена задача руководством. Хотя подавляющая часть представителей исторических клубов проголосовала за меня, но президентом Федерации был избран Семченко. Впрочем, этот президент почти ничего не сделал, и, в общем, его короткое правление ─ всего лишь несколько месяцев ─ не было отмечено ровным счетом ни одним крупным мероприятием, ни одним сколько-нибудь важным событием.

Наступил август 1991 года, и та страна, в которой я родился и жил, как и миллионы моих сограждан, зашаталась, рухнула и развалилась. В последние августовские дни я осуществлял поездку по Украине, России, посещая военно-исторические клубы. Мой последний визит был в Брянск, а утром 19 августа я прибыл в Москву. Едва приехав, позвонил д’Абовилю (Алексею Юрьевичу Павлову) и стал говорить с ним по поводу встречи и по поводу будущего Бородина.  Говорил я спокойно, и через какое-то время д’Абовиль спросил меня:

− Сир, а Вы еще ничего не знаете?

Я не понимал, о чем идет речь, тогда он сказал мне:

− А Вы не знаете, что у нас в стране переворот и что по Москве движутся танки?

− Танки, где они?

− Должны идти по Кутузовскому и дальше к центру.

− По Кутузовскому? ─ изумленно ответил я, ─ Но я как раз рядом с Кутузовским, у Киевского вокзала. Подождите минутку.

С этими словами я отстранил трубку от уха и прислушался. Действительно, со стороны Кутузовского проспекта доносился гул танковых двигателей и грохот гусениц.

Так я узнал о начале переворота, который изменил нашу жизнь. Сам переворот я встретил на баррикадах у Белого дома вместе со съемочной группой Первой программы французского телевидения, так как подрабатывал тогда переводчиком и организатором репортажей у знаменитого французского тележурналиста Улисса Госсе. С ним вместе я брал интервью в эти критические часы у многих из тех, кто решал судьбу нашей страны. Особенно запомнилась мне беседа с соратником Горбачева, бывшим министром иностранных дел СССР  Эдуардом Шеварднадзе. Эдуард Амвросиевич готовился то ли к ссылке, то ли к казни, но выглядел довольно спокойно, чего не скажешь о других…

Но вернемся к нашим делам. Развал Советского Союза поставил на повестку дня создание новой структуры, которая отражала бы новые реалии. Речь могла идти отныне о военно-исторической ассоциации России. Несмотря на краткий период «президентства» Семченко на поле сражения при Бородине 1991 года руководство военно-исторической реконструкцией было фактически прежнее. Здесь же на поле боя мы приняли решение, что военно-исторические клубы соберутся на съезд где-то в середине октября, и мы создадим новую российскую структуру. На этот раз без «дядек» из различных непонятных организаций.

Но, к сожалению, дьявол ввел меня в искушение. Уже не помню, по каким причинам, видимо, из-за какого-то небольшого мероприятия, которое мы проводили в Петербурге, я решил отложить съезд на ноябрь. Это была моя роковая ошибка. Воспользовавшись тем, что многие руководители не были проинформированы об изменении даты съезда, Валькович провел в октябре собрание с небольшой частью представителей военно-исторических клубов, в основном, конечно, московских. Результатом этого собрания было создание организации, которое он помпезно назвал Российская военно-историческая ассоциация, хотя она объединяла лишь малую часть российских клубов и, как позже выяснилось, никакого российского статуса не имела (да и вообще, по-моему, никакого официального статуса).

Когда я с удивлением заговорил по телефону с ним на эту тему, он развязным тоном предложил мне присоединиться к этой ассоциации в качестве главы Петербургского регионального объединения. Можно себе представить мою реакцию, когда человек, бывший еще два года тому назад моим солдатом, предлагал мне идти к нему на поклон. Но самое главное даже не какие-то личные амбиции, я всегда знал его как не слишком честного человека, плохого организатора и абсолютно никакого руководителя на поле боя. Совершенно немыслимо было бы отдать бразды правления в том, что я создавал уже много лет, подобному человеку.

Так в ответ на это действие появилась Санкт-Петербургская военно-историческая ассоциация. Впрочем, на деле она стала просто другим российским объединением военно-исторических клубов.

Разумеется, что между обоими объединениями возникла конкуренция, которая, к сожалению, нанесла гигантский ущерб нашему общему делу. Обе организации стремились контролировать Бородинское поле, обе организации обращались с различными предложениями в различные министерства, и ничего кроме вреда подобное соперничество принести не могло.

Опуская пока забавные эпизоды битвы, должен отметить, что в 1994 году противостояние между организациями зашло настолько далеко, настолько навредило организации Бородинского сражения, что было решено провести некий объединительный съезд, который состоялся в феврале 1995 года в Москве.

Александр Валькович, несмотря на то, что мы договорились проводить совместный съезд, в последнюю минуту решил не допускать в зал представителей петербургских и других клубов, не входивших в его организацию. Но все-таки, он вынужден был уступить требованию большинства, и объединительный съезд состоялся. Впервые в зале я видел практически всех видных лиц военно-исторического движения той поры. И практически, ни одной посторонней физиономии.

Когда я вышел перед таким залом и стал говорить, речь моя лилась свободно и уверенно, потому что я говорил, зная, что обращаюсь к людям, которые, несмотря на противоречия, разделяют общие идеалы. Тогда еще не было Интернета. Я видел тех, кому говорил, и видел, что моя речь вызывает в душах людей ясный и  недвусмысленный отклик.

Суть моей речи очень легко изложить. Военно-историческое движение только тогда будет иметь значимость и пользу, когда оно будет объединенное, потому что только так, оно сможет завоевать признательность у властей и у публики. Наши глобальные мотивации благородны, но они не должны тонуть в хаосе и бардаке. Нам нужна дисциплина на мероприятиях и ясное внятное руководство в повседневной деятельности. Для этого должна быть единая организация, а во главе ее должен стоять человек, который, не колеблясь, посвятит себя деятельности на ее благо. Нам совсем не нужна война с чиновниками, а тем более, с государством, напротив, мы хотим и должны сотрудничать с государством, потому что наши цели близки. Но это вовсе не значит, что мы должны подчиняться каждому встречному, поперечному, десятому заму третьего помощника главы какого-нибудь района. У нас есть свои интересы, и мы должны их защищать.

Все эти и другие доводы были услышаны залом, и не трудно догадаться, какой был результат.  В результате выборов, которые прошли в форме тайного голосования, и которые были запечатлены на видео (Александром Копеляном), я был избран президентом военно-исторической ассоциации России, призванной объединить усилия всей реконструкции нашей страны.  А.М. Валькович был избран вице-президентом.

Трудно описать ту радость, которую я испытал от того, что с нас спало заклятье разделённости на два враждующих лагеря. Наконец, можно было нормально работать в согласии и  дружбе, для того чтобы достигнуть самых высоких и самых больших результатов.

Какого же было мое разочарование, когда через два дня Александр Валькович позвонил мне уже в Питер и объявил об ужасном по своим последствиям  для истории реконструкции решении, произнеся  фразу:

− Ты знаешь, я тут подумал… Давай культивировать каждый свой огород…

Как жаль, что вместо совместной работы огромные силы были растрачены впустую…

  

ЧАСТЬ II

ПОХОДЫ И БИТВЫ

 

Пока, увы, не написанная… Но вместо неё несколько интервью по поводу военно-исторической реконструкции, взятых сотрудником журнала «Империя истории» в 2006 г.

 

Герои не нашего времени

 

Военной историей и реконструкцией занимаются и школьники, и солидные взрослые мужчины. Такие разные на первый взгляд, они хранят в себе юность и мальчишеский задор.

Мы рады познакомить Вас с представителями различных направлений военно­-исторического движения России. Все они командиры, за которыми идут люди, основатели многих военно­-исторических клубов.
Каждый из них отдал более десяти лет жизни реконструкции, каждый из них с честью носит мундир офицера.

Алексей Рощин, Москва.

Командир 5 ­го кирасирского полка Дорсенн.

Три встречи с императором.

− Я пришел в движение реконструкторов в1988 г. Тогда же  в Москве проходила военно-­историческая конференция, на которой я впервые встретился с Олегом Соколовым. Я раньше слышал про него и спрашивал: «Ну, он хоть похож на Наполеона?» А мне отвечали: «Похож! Только на молодого». Мне очень хотелось познакомиться с этим человеком. Ведь я был так увлечен наполеоникой, что еще в 15 лет сделал себе на руке татуировку в виде буквы N. Один из моих товарищей представил меня Соколову и показал мою татуировку: «Сир! Смотрите, Ваш!». На что Соколов улыбнулся: «Это похвально».

Вторая наша встреча произошла перед поездкой в Ватерлоо в1990 г. Поездка рушилась, почему-­то в ЦК ВЛКСМ нам запретили ехать. Мы что­-то праздновали в мундирах около памятника героям Плевны, и вдруг Соколов говорит, что надо идти в ЦК ВЛКСМ, чтобы добиться разрешения на поезд­ку. Он скомандовал: «Офицеры, за мной!», ─ и мы ворвались мимо охраны в кабинет первого секретаря ЦК ВЛКСМ. В этот момент шло совещание, вдруг врывается французский генерал с толпой офицеров и накидывается на первого секретаря: «Вы понимаете, что Вы делаете?! Россия выходит на международный уровень!..» И тут он двинул такую речь, что вопрос был решен в течение нескольких минут, нам тут же оформили документы и отправили нас как делегацию от СССР. Сейчас, когда уже половина головы седая, начинаешь понимать, что такое можно было сделать, только будучи молодыми и бесшабашными, это был очень смелый шаг. Тогда Соколов произвел на меня неизгладимое впечатление! Только он мог повести за собой людей на такой поступок и все-­таки добиться разрешения на поездку.

При нашей третьей встрече я сообщил Соколову, что заказал шить мундир французского гренадера старой императорской гвардии. Он стал убеждать меня, что быть гвардейцем ─ слишком большая ответственность, что я не потяну. Тогда я сказал: «Сир, я знаю, что такое честь солдата, и единственное мое желание ─ стоять возле Вашей палатки». «Будете стоять, ─ услышал я в ответ. ─ Нарекаю Вас Дорсенном». Немногие получили от него так называемые боевые имена, я один из тех, кто удостоился этой чести.

 

Сергей  Уланович, Москва.

Командир 1­го эскадрона Литовского уланского полка майор Уланович.

− Долгие годы у нас ушли на то, чтобы решить проблему с лошадьми. Теперь у полка есть своя конюшня, где мы в течение года занимаемся строевой подготовкой, совершенствуем свое мастерство конной езды, чтобы в бою выглядеть достойно. Ведь падение с лошади считается позором, упавший после сражения обязательно выставляет определенное количество вина друзьям, чтобы таким образом смыть с себя постыдное пятно. Только падение вместе с лошадью не считается позорным, потому что лошадь всегда может споткнуться, и всадник в такой ситуации ничего не может сделать.

На Бородино мы направляем свои усилия на обустройство аутентичного быта. Мы живем лагерем на поле не меньше недели, и за это время полностью погружаемся в быт и атмосферу той эпохи, стараясь даже в мелочах соблюдать историчность, боремся с проявлениями современных деталей быта типа чипсов и пластиковых бутылок. В лагере выставляются настоящие караулы, потому что мы несем материальную ответственность за лошадей. Быт улана, как и любого кавалериста, полностью завязан на лошадях. Ты можешь сам не поесть, но лошадь накормить нужно обязательно. Отсюда и дисциплина, и режим. В отличие от пехоты, которая может отдыхать после сражения, мы постоянно несем службу. Здесь воспитывается дух солдата и его характер.

 

Алексей Руденко, Киев.

Командир 2­го полка Легиона Вислы.

Командан Руденко.

− Я заболел эпохой Наполеона в возрасте 10─11 лет, когда прочитал книгу Тарле «Наполеон». Начал учить французский язык, чтобы читать произведения в оригинале. Когда я узнал, что существуют люди, которые надевают на себя мундиры и устраивают сражения, я отнесся к ним очень скептически, потому что никак не мог представить себя в такой роли. Я на тот момент уже отслужил в армии, отучился в художественном институте и был серьезным человеком, а тут детский сад какой­-то. Но случайно я познакомился с людьми, которые непосредственно занимались военно­-исторической реконструкцией. И вот тут мне «снесло башню» окончательно, потому что это оказался именно тот круг общения, который мне был нужен.

Впервые я надел мундир в1994 г. и прибыл на поле битвы при Бородино. Это было самое мокрое Бородино за всю историю военно-­историче­ского движения, мы спали в мокрых палатках, ходили по колено в грязи, и официальное сражение даже было отменено. Но от этого мероприятие оказалось не менее привлекательным, ведь это наглядно иллюстрировало то, что было прочитано в книгах, я получил возможность сам пережить все неудобства походной жизни. С тех пор я неизменный участник всех мероприятий, проводимых ассоциацией.

 

Андрей Лужбин, Санкт­-Петербург.

Капитан 9-го гусарского полка.

Антуан ­Фортюне де Брак.

− Изначально, придя в «движение» в1990 г., я увлекся эпохой царствования Николая II, и попал в ряды русской императорской армии. Мода на изучение истории Первой мировой войны в то время была во многом связана с ситуацией в постсоветской России. Обновленное общество нуждалось в свежих решениях, и мы, беря на себя обязанность по исполнению граждан­ского долга, хотели помочь окружающим вспомнить ге­роическое прошлое России и восстановить забытые страницы истории. Мы тогда даже участвовали в некоторых политических мероприятиях, хотя со временем убедились в том, что военно-­историческая рекон­струкция не должна быть связана с политикой.

В данный момент мы проповедуем идею популяризации европейской культуры. Без сомнения, изучение наполеоновской Франции позволит Европе найти выход из тупика, созданного растущей деградацией современного общества и, не совершая ошибок прошлого, устремиться к новым горизонтам.

 

Илья Ульянов, Москва.

Руководитель клуба «Московские гренадеры», командир 1-­го сводного гренадерского батальона.

− Наш полк придерживается идеи глубокой реконструкции, полного погружения в эпоху, не только внешнего, но и внутреннего соответствия образа. Если у тебя получается почувствовать себя действительно солдатом той эпохи, поймать ощущение принадлежности к истории, то это и есть тот самый важный момент в реконструкции, то, ради чего все, собственно, и устраивается.

 

Константин Ерунов, Санкт­-Петербург.

Командир 46­го линейного полка.

Капитан Удино.

− Первое серьезное мероприятие, в котором я принял участие, был летний поход1988 г. от Москвы до Березины. К этому походу все, как могли, подтянули внешний вид, до этого все были пестрые, одетые кто во что, а тут напряглись, сделали более или менее единую форму. В течение двух недель мы каждый день давали сражения, парады, маршировали. Получился грандиозный праздник.

 

Павел Суслов, Санкт­-Петербург.

Капитан императорской гвардии Домениль.

− В общество «Империя» меня официально приняли 25 мая1985 г. Мне было даровано боевое имя Пьер Домениль, которое я с тех пор с честью ношу и никакой другой формы, кроме французской, никогда не надевал, хотя с глубоким уважением отношусь к людям, которые занимаются русской и любой другой армией.

Очень часто можно услышать обвинения в адрес людей, занимающихся реконструкцией французской армии, в непатриотизме. Я считаю, что патриотизм – это в первую очередь боль за свое Отечество. А какой ты мундир в игре носишь, не важно. Изучая историю, ты в любом случае прикасаешься к наследию своей страны, по-другому быть не может. А занимаясь историей других стран, смотря на историю своей страны их глазами, видишь очень много того, повторения чего в истории своей страны ты бы не хотел.

 

Илья Кудряшов, Москва.

8-я линейная полубригада.

Лейтенант Леруа.

− Я закончил исторический факультет МГУ, где занимался темой французской революции. К счастью, история не стала моей работой, а постепенно перешла в разряд хобби. Это к лучшему, потому что от увлечения получаешь больше удовольствия, чем от работы. Но тема французской революции осталась мне близка, и этим был обусловлен мой выбор при создании полка.

На Бородино­-2002 состоялся первый выход клуба «Волонтеры Парижа». Была цель ─ сделать клуб на республику. К первому выходу мы серьезно готовились и смотрелись здорово. Мы устроили торжественный ужин с лягушачьими лапками и луковым супом, посадили в лагере дерево свободы, украшенное ленточками. Оно, правда, погибло через пару месяцев. У нас была специальная табличка, на которой мы ежедневно вывешивали республиканский календарь, где было указано, какой идет день Термидора 209 года Республики.

 

ЧАСТЬ III

ГОД 2007-й

 

События этого года так сильно повлияли на военно-историческую реконструкцию, что я решил выделить в отдельную главу, то, что случилось в этот год.

Но всё по порядку.

Я уже писал в первой главе, что всегда был уверен, что военно-историческая реконструкция имеет гигантский потенциал ─ моральный и финансовый. Что при правильной постановке дела этим прекрасным занятием могут увлечься многие тысячи людей. Что это очень важно для государства, потому что сотни тысяч людей и, прежде всего, молодых, будут не хулиганить на улице, а изучать историю своей страны; что миллионы зрителей смогут смотреть прекрасные исторические зрелища и тем самым узнавать, что в мире есть не только бандитские сериалы и т. д. и т. п.

 Словом я всегда был уверен, что при правильной постановке дела оно может стать не менее  важным, чем театр, балет, опера и даже спорт.

И вот, наконец, случилось, то, что я и ожидал. Хотя власти не откликнулись (пока, как мне казалось) на мой призыв, зато появился меценат.

 Где-то осенью 2004 года меня нашёл секретарь Виктора Батурина (именно нашёл ─ не просто позвонил, а приехал специально в Петербург), сообщив, что его шеф очень ценит мои исторические труды и, прежде всего, «Армию Наполеона», и очень желает, чтобы я присутствовал на открытии выставки, посвящённой 200-летию коронации Наполеона, которое должно было состояться в декабре в Москве, в Бородинской панораме. На это открытие я приехать не смог, но контакт был установлен.

Почти целый 2005 год  мы встречались с Батуриным, и я никак не мог понять, что же он мне хочет предложить. Но, в конечном итоге, мы договорились, что будем сотрудничать по созданию исторического фонда, директором которого я буду, а одновременно Батурин поможет военно-исторической реконструкции. Он узнал, что это такое, когда в начале декабря 2005 года приехал на поле Аустерлица и смог посмотреть, ту масштабную реконструкцию, которую мы там устроили.

Говорю «мы», так как я был автором сценария битвы и командующим самым большим соединением на поле ─ «корпусом Сульта», который насчитывал реально не менее тысячи реконструкторов из 3 тысяч человек, бывших в этот день на поле. Батурин был под впечатлением и уже 31 декабря того же года я приехал в Москву, точнее прилетел, так как меценат послал за мной специальный самолёт! И с 2006 года началась работа…

Правда, не всё было гладко, я бы даже сказал, всё было очень сложно, так как Виктор Николаевич человек очень не простой. Не могу и не хочу говорить о нём плохо уже хотя бы потому, что он сейчас переживает трудные моменты своей жизни, и потому, что он нам многим помог. Но должен сказать, что с таким партнёром порой можно было сойти с ума…

Как-то я пожаловался охраннику и помощнику Батурина на непредсказуемость его шефа. На что тот невозмутимо ответил:

− Олег Валерьевич, а у Вас есть другие варианты?

Других вариантов у меня действительно не было. Никто, ни государство, ни меценаты, нам больше так не помогали…

С большим скрипом, но я добился того, чтобы Батурин профинансировал огромное мероприятие летом2006 г. в Варшаве и Пултуске, посвящённое 200-летию одноимённого сражения. Действительно, деньги на это он дал щедро, но как всегда с безумными нервами и в последний момент.

Но всё удалось на славу. Битва при Пултуске была грандиозной и не столько по количеству участников, хотя их было очень много ─ 1250 человек, но по размаху всего оформления действия. Достаточно сказать, что так как я не нашёл необходимого нам поля в пределах необходимого радиуса вокруг Пултуского замка, я  распорядился вырубить редкий лес и выкорчевать его, чтобы освободить нужную площадку. Так как за всё щедро платилось, лес был выкорчеван, а на поле битвы сооружены декорации, которые создавал не кто-нибудь, а главный художник фильма «Огнём и мечом» ─ Анджей Халинский. Лошадей поставляли те же подрядчики, что и для этого фильма.

Концепция Пултусского мероприятия была такой же, как и последующих моих мероприятий. Не обкрадывать реконструкторов, а дать им всё, что необходимо для проведения интересного мероприятия. С другой стороны быть требовательным, ведь человеку обеспечивается бесплатный проезд до места проведения мероприятия, бесплатное питание, и что очень важно для кавалеристов ─ бесплатная лошадь. О том, насколько это важно, можно понять сейчас, когда на поле битвы под Лейпцигом нам не только ничего не дают, но и требуют до 600─700 евро за прокат на 2 дня одного коня!!

Нам конечно не надо было платить такую сумму за лошадей, ведь мы брали их оптом, да и в Польше всё подешевле, тем не менее, только за коней мы отдали где-то около 100 тысяч евро! Каждый реконструктор получил бесплатное вкусное питание, мы обеспечили отличную пиротехнику, устроили праздник в Варшаве, а для офицеров бал в Королевском дворце, и сверх того за дорогу заплатили всем по 100 евро на человека!

Вот такая у меня концепция военно-исторической реконструкции ─ не обворовывать людей, а находить деньги и обеспечивать их.

Что же касается Пултуска, его последствия оказались не очень радостными для нас. Батурин пришёл в негодование от того, что польские власти фактически запретили нам продажу билетов на реконструкцию битвы, а точнее обставили её такими условиями, выполнить которые было просто нереально. В результате мы потратили кучу денег, но ничего не заработали.

К концу года меценат впрочем, сменил гнев на милость, и профинансировал съезд по превращению Военно-исторической ассоциации России в Общероссийское военно-историческое общественное движение. Этот съезд состоялся  4─6 ноября в Сочи, в шикарной гостинице на берегу моря. В его работе приняли участие депутаты от военно-исторических объединений со всей страны. Среди собравшихся были господа А.В. Лужбин, А.А. Рощин, В.Е. Цеглов, В.Б. Мастерских, В.Б. Гришунин, В.В. Ковшутин, А.В. Таланов, Г.В. Истомин, Р.Н. Климов, И.Ю. Кудряшов, С.А. Загорный, П.Г. Алёхин, С.Г. Уланович, П.А. Васин С.В. Беляев, И.В. Карасёв, О.С. Нельзин, В.А. Зевлевер, А. Руденко, О.В. Шпилёв, А.А. Потоцкий,  многие другие известные в военно-историческом мире персоны.

  Интересно, что, когда мы обсудили общие вопросы нашего движения, и я предложил высказаться по поводу вопроса выдвижения кандидата в президенты, собравшиеся просто рассмеялись и сразу проголосовали единогласно за пишущего эти строки.

Увы, нашему меценату не хотелось просто оставаться меценатом. Он давал деньги и решил, что должен контролировать всё и вся в организации. Так, несмотря на решение съезда, г-н Лужбин уже в Москве переделал устав и подложил его Батурину. В этом уставе предполагался президент в виде английской королевы, который имеет все почести, но мало реальной власти. Всё контролирует так называемый председатель совета, которым сам себя и назначил Батурин, при содействии Лужбина. Так возникло некое двоевластие, которое сыграло также не самую лучшую роль в будущих событиях.

Ну, а как же год 2007-й? Подождите, всё по порядку.

Итак, мы вступили в этот год с организацией довольно странного вида, где меценат, мало понимающий в её специфике, взял в руки бразды правления. Так мы провели 200-летие битвы при Эйлау в феврале2007 г., на территории бывшей Восточной Пруссии в городе Багратионовск.

С первых шагов стало понятно, что при такой системе можно сойти с ума от накладок и несуразиц. Ведь реально делать дело приходилось мне и моей команде, а Батурин не только подписывал все бумаги но и давал ценные указания, привлекая в добавок к делу каких-то посторонних людей, которые вообще ни понимали, что это такое за штука ─ военно-историческая реконструкция.

Так работать было невозможно. Как кажется, это стало ясно и самому Батурину. Поэтому, когда мы начали готовить грандиозное 200-летие битвы под Фридландом в июне2007 г., наш благодетель только подписывал финансовые бумажки и не совался более в организацию мероприятия. Причём деньги он давал щедро! Да и как можно было обойтись без щедрости, когда пришлось гнать за наш счёт четыре самолёта из Москвы в Калининград ─ три с людьми и техникой (пушками и проч.), а один с пиротехникой! Да ещё оплатил самолёт из Парижа, в котором прилетело ещё человек сто, а кроме этого пришлось строить мост через реку Алле, ибо согласно моему сценарию всё должно было быть как в настоящей битве ─ русские войска должны были подойти из-за реки и туда же уйти. Кроме того, я настоял на том, чтобы перенесли линию электропередач, которая мешала художественному восприятию образа битвы. Понятно, что эта операция была проведена не забесплатно! Построили шикарный макет города Фридланда, установили огромную трибуну для зрителей и т. д. и т. п.

В общем, битва получилась на славу, зрителей собралось невиданное для Калининградской области количество. Что касается реконструкторов ─ опять- таки, дорога была для них бесплатной, питание и пиротехника обеспечены, кони (с избытком!) доставлены. Батурин был тоже доволен, уж не знаю почему, то ли битва очень ему понравилась, то ли он заработал какие-то как ему казалось политические дивиденды, то ли просто был рад за то, что мы действительно сделали большое и хорошее дело…

Ну, а теперь, наконец, и поворотное событие этого года.

Как раз этим летом 2007 года, был впервые объявлен конкурс Федеральным агентством по культуре на проведение Бородинского военно-исторического праздника. На это выделялся относительно небольшой бюджет в 2,5 млн. рублей. Батурин был настроен по-боевому. Он сказал, что мы должны взять в руки проведение этого праздника. Для этого он готов дать 13 миллионов рублей. Иначе говоря, мы выходим на конкурс, заявляем, что нам от государства нужно только символических 100 рублей, а сами вкладываем в праздник 13 миллионов! Победа на конкурсе казалась ему совершенно неминуемой. Помню, что цифра 100 рублей вызвала у меня сомнения, это смотрелось  некоторым вызовом государству ─ мол, вы бедные, а мы богатые. Но Батурин настоял, чтобы мы написали 100 руб. и точка.

– Вы напишете 1,5 млн., а вдруг они (т. е. Бородинский музей) напишут миллион! Вот вы и проиграете по формальному признаку! ─ говорил он, ─ Пишите 100 рублей!

Пришлось так и сделать. Зато всё остальное было просто великолепно проработано. Мы приготовили огромную папку проекта, где было предусмотрено всё, от оплаты дороги участникам, коней, конечно же, и вплоть до предварительного договора с фирмой, которая поставляет биотуалеты. Папка смотрелась солидно и была подкреплена реальными деньгами.

Мы все улыбнулись, когда увидели, что со стороны музея на конкурс была подано три листочка, и заявлено, что им требуется 2,5 млн., т. е. вся максимальная сумма госзаказа… Батурин смеялся и говорил, что Бородино наше…

Каково же было наше удивление, когда мы узнали через некоторое время, что наша заявка даже не была допущена до конкурса!! И всё по иезуитской причине, что на 100 рублей нельзя провести мероприятие. Но ведь у нас чёрным по белому было написано, что мы привлекаем 13 миллионов частных средств, что мы ничего не просим у государства, а всё только даём! То, что подобное решение невозможно вне коррупции и кумовства, совершенно очевидно. Ведь госзаказ выигрывает тот, кто предложит меньшую цену. Так всегда было в  честном соревновании! Мы не только ничего не просили, а давали всё!! Более того, музей, ставший в результате этой бесчестной махинации организатором праздника, передавал исполнение военно-исторической реконструкции МВИА, а нам, предлагалось подписать договор даже не с музеем, а с гражданином Вальковичем!

Так как особенности нашего устава предполагали, что все договоры подписывает председатель совета, это означало, что меценат Батурин, готовый дать на проведения мероприятия 13 миллионов рублей, должен был стать его субподрядчиком!! Вот уж было от чего разгневаться нашему меценату!

Но это ещё не всё. Нам стали чинить всяческие каверзы, запрещать отдельный лагерь, даже если мы за всё заплатим, уберём территорию и т. д.  В общем, начались всякие административные гадости.

Несмотря на всё Батурин согласился дать деньги на то, чтобы оплатить дорогу всем клубам, входившим в Общероссийское военно-историческое общественное движение, оплатить лошадей, питание и т. д. Но хотя бы при условии, что мы будем стоять отдельным лагерем и не будем подписывать никакого договора. Я добивался отдельного лагеря в Можайской администрации и в тяжёлом бою добился этого.

Чтобы получить разрешение расположить наши клубы отдельным лагерем, я в частности дал слово главе Можайской администрации, что не буду срывать мероприятие. Это слово во многом предопределило моё дальнейшее поведение.

Когда я доложил Батурину о достигнутом небольшом успехе, он сказал, что это конечно замечательно, но мы обязаны «сделать что-нибудь»…

 Сделать что? Срывать битву? Я не стал требовать разъяснений, потому что понимал, чего бы он желал…

Не буду рассказывать о всех подробностях, а перейду к главному.

Вечером накануне битвы в большой палатке, которая была раскинута в нашем лагере для собраний командиров, собрались все руководители клубов, декларировавших тогда свою принадлежность к Общероссийскому военно-историческому общественному движению. На богато сервированных столах горели свечи, все были в мундирах, большей частью парадных. Словом с точки зрения эстетики, всё было достойно. Вопрос, который стоял на повестке дня был один: «Что делать завтра?».

 Возможных решений было, фактически, только три: либо вообще не выйти на поле битвы; либо выйти на поле, продемонстрировать наше количество (а нас было подавляющее большинство) и уйти; либо, выйти, встать перед зрителями, мне взять микрофон, произнести короткую речь о безобразии, произошедшем в Федеральном агентстве по культуре, а потом, после некоторой паузы, принять участие в реконструкции.

О четвёртом возможном решении ─ просто выйти на поле сражения и принять участие в реконструкции без всяких манифестаций никто даже не говорил!

Позже, как и водится всегда и везде  после всех неудачных мероприятий, сколько людей, как выяснилось, считали мою речь большой ошибкой! Где были они тогда!? Точно, как перед походом Наполеона на Россию ─ почитать мемуары, так все генералы оказывается были  против, только один дурачок Наполеон ничего не понимал. А когда читаешь синхронные документы, не находишь ни одного осуждающего или критикующего высказывания!

Я не помню, чтобы хоть один человек предложил четвёртое решение. Может кто-то, и промямлил чего-нибудь невнятное, которое потом при большой доли фантазии можно было бы квалифицировать как предостережение, но тогда совершенно определённо ничего такого никто не слышал. Голоса разделились примерно поровну между сторонниками радикальных мер ─ уйти с поля или вообще на него не выходить, и теми, кто считал, что выражение протеста перед камерами телевидения и высокопоставленными чиновниками будет достаточно.

Те, кто сейчас выставляет меня неуравновешенным тираном, увлёкшим военно-историческую реконструкцию на опасный путь, были как ни странно в лагере радикалов. Теперь они, конечно, забыли, что говорили тогда, но к счастью камера французского телеоператора, снимавшего сюжет о реконструкции, не забыла этого.  Жаль, только, что оператор снимал мало, и в объектив попало немного речей, но вот, хотя бы некоторые, которые сохранились для потомства (их можно посмотреть на youtube, под заголовком «Военный совет у Сира»):

Дорсенн: «Ну, сколько можно! Мы-то для себя должны когда-нибудь что-то сделать! Правильно говорил Володя (Ковшутин) ─ для чего мы здесь вообще!?… Вот для того, чтобы он (директор Бородинского музея Черепашенец) сел нужно устроить обструкцию.

Аплодисменты, кто-то воскликнул: «Рощин, я поддерживаю!»

Владислав Цеглов: Мы видим внешнюю сторону этого вопроса, но если бы вы видели внутреннюю сторону этого вопроса, то многие бы просто пришли в изумление. А изумление заключается в том, что нас здесь ни за кого не считают, вообще. Сир битый час объяснял заместителю по безопасности, главы муниципального образования Можайский район, и тот только через час врубился, кто мы такие… Чиновники нас считают пыльными картонными куклами, которые достают раз в году, стряхнули пыль, мы отыграли своё, до следующего года нас убрали. Что такое реконструкция в принципе, как движение, людей любящих самозабвенно историю, которые сидят в библиотеках с большими очками (показывает пальцами очки огромных размеров), а потом пишут диссертации, которые наглядно показывают, вкладывая свои силы, плоть, кровь и свой труд…. Очень грустно, очень грустно, чиновники нас не видят. Мы для них ничто и никто. И неоднократно было слышано многими старшими офицерами, когда чиновники говорили: «Какой музей молодец! Как он здорово всё придумал!» Это он нас всех пошил! Это он нас всех научил воевать, стрелять из пушек, скакать на лошадях, ходить строем, знать команды по-французски, по-русски! Браво ему! А мы никто. А сейчас именно тут, правильно де Брак сказал, благоприятный момент, когда мы можем заявить о себе, что мы сила, мы движение, мы люди. И плевать на нас мы не позволим никому. Для этого мы не должны воевать завтра. Мы должны выйти показать… президент движения скажет всё, что он считает нужным сказать, развернуться и уйти. Вот мы есть, вот мы такие!… Это наша добрая воля придти сюда или не придти и заставить нас делать иначе никто не может. Такое моё мнение.

….

Д’Эрваль: Вот знаете, замахнулись. Сделан очень большой замах, очень большой силы. Вложено много эмоционально, люди, которые приехали, они надеются, что просто так не обойдётся. Если это пройдёт в какой-то компромисс, в какую-то полумеру… во второй раз точно не пройдёт… Вот об этом просто подумайте… Второй раз не получится… »

Ещё раз хочу отметить, что конечно не помню точно, кто, что говорил и приведённые речи записаны только благодаря телекамере, но, что запомнил абсолютно точно ─ приведённые примеры хорошо отражают общий настрой. Это именно то, что тогда говорилось всеми. Я запомнил, только, что самой резкой и бескомпромиссной была речь г-на В.В. Ковшутина, который категорически не видел другого решения проблемы, как уход войск с поля.

Таким образом, я оказался между Сциллой и Харибдой ─ с одной стороны, моё обещание не сорвать праздник, которое я дал в администрации, с другой явного желания подавляющей части командиров реконструкции, равно как и требование Батурина, об осуществлении некой громкой протестной акции.

В результате на следующий день, когда наши «войска» встали перед зрителями и Борис Кипнис, как было условлено, передал мне микрофон, я, в общем, знал, что буду делать. Речь сказать я был просто обязан, но  войска с поля решил не уводить ─ я бы считал себя подлецом, если бы нарушил слово. Да и когда я увидел громадное количество зрителей, мне стало просто по человечески жалко людей приехавших с детьми из Москвы, которых мы своим уходом лишили бы зрелища. Но я ещё раз подчёркиваю ─ главным и определяющим для меня было моё слово, данное в администрации.

Но слова молчать, как рыба, я не давал. Поэтому я произнёс речь, несколько сбивчивую от волнения…

Но не думайте, что это было от волнения выступать перед сотней тысяч зрителей, не от боязни ответственности, меня это никак не смущало. Я опасался только одного, что мне не дадут договорить, например, отключат звук. Кроме того, вдобавок на меня двинулся ОМОН с целью то ли арестовать, то ли просто отнять микрофон. Правда, стоило нескольким солдатам реконструкции решительно встать вокруг меня, как командир остановил свой отряд, от греха подальше.

Впрочем, детали речи не имели никакого значения (её можно посмотреть в youtube, под заголовком «Соколов Олег»), суть была понятна ─ военно-историческую реконструкцию чиновники не замечают, а при так называемом открытом конкурсе допущена явная несправедливость по отношению к тем, кто эту реконструкцию представляет. Просим власти разобраться… Иначе говоря, это была акция в защиту достоинства военно-исторической реконструкции и реконструкторов.

Эту речь записывали на телекамеры несколько десятков тележурналистов, я попросил также Председателя Избиркома РФ  В.Е. Чурова выйти на поле и дать нам слово, что злоупотребления не останутся безнаказанными. Мне казалось, что сделано достаточно, чтобы речь не осталась произнесенной напрасно. Я был уверен, что после неё произойдёт судебное разбирательство в результате которого, как в добрых сказках, зло будет наказано, а добро восторжествует…

Но, увы,… Жизнь это совсем не сказка, и в ней чаще побеждает зло. Нигде по телевидению мою речь не показали, а судебный иск был решён в суде скором и… неправом.

 Иск был отклонён… потому, что на 100 рублей нельзя организовать праздник! Но ведь мы и не говорили, что организуем праздник на 100 рублей! В нашем обстоятельном, тщательно составленном проекте всё было подробно расписано ─ сколько денег мы выделяем, сколько, за что будет уплачено.  Ничего этого видеть не хотели. Судья отводил глаза, не смотря в нашу сторону, понимая, что вершит неправый суд. К сожалению, у нашего мецената уже начались свои суды и проблемы поважнее (для него) наших реконструкторских дел и он никак не задействовал свои материальные возможности и связи, чтобы поднять прессу, телевидение и т. д.

Выстрел оказался холостым…

Но сказать, что он был актом неуравновешенного, непредсказуемого человека! Вот уж с больной головы на здоровую!

Кстати о «непредсказуемости» и «неуравновешенности», пишущего эти строки. Через несколько часов после сражения ко мне подошёл Трейяр (В. Зевлевер) и вот, что поведал:

− Когда Вы уже держали в руках микрофон и что-то говорили, Валькович подлетел к артиллерии и приказал Вам бить в спину, чтобы Вас заглушить

− Серьёзно, что ли? ─ ответил я изумлённо.

− Ну, по крайней мере, я так услышал, ─ ответил Трейяр.

Эту фразу я также бы наверное забыл, если бы не французский телефильм, под названием «Vive l’Empereur!», где всё это показано (надеюсь скоро будет в Интернете).

Я не знаю, так ли это было, например Коппелян такого приказа не слышал, а я как честный историк к одному свидетельству отношусь осторожно. Но если Трейяр прав, то уж точно не я в этой истории был непредсказуемым и неуравновешенным…

Теперь, пожалуй, самое главное ─ о последствиях речи. Злые языки распространяют слухи, что именно из-за неё на реконструкцию обрушились все беды. И что в результате моего дерзкого выступления нами занялись правоохранительные органы, а меня, как хулигана, стали не допускать на мероприятия реконструкции.

Самым лучшим доказательством абсурдности этих утверждений является то, что мы провели грандиозную битву при Малоярославце в октябре 2007 г. и потом в 2008 году. Провели Вохну 2007 г., провели самую большую битву на Березине в ноябре 2007 г.  Если бы реконструкцию стали зажимать по своей собственной инициативе правоохранительные органы вследствие моей речи, наверное, они никак бы не дали развернуться буквально через месяц после неё!

Но ведь гонения впоследствии действительно начались. Почему? Для этого достаточно прочитать чудовищное письмо гражданина Вальковича, обращённое к прокурору Московской области и начальнику  Главного контрольного управления Московской области от 12 сентября2007 г. Письмо это в отсканированном виде я прилагаю к тексту.

 

 

Поистине ужасающая бумага! Здесь утверждается, что члены клуба Легион Вислы по моему приказу «оказали вооружённое сопротивление представителям правоохранительных органов», что по моему приказу «французские кавалеристы… нанесли множественные удары муляжами холодного оружия представителям русской кавалерии», что я «публично оскорблял честь и достоинство администрации Бородинского музея-заповедника», что я «незаконно привёз на территорию Музея заповедника» порох, и т.д. и т. п. Впрочем, почитайте  сами этот шедевр, возможно лучше поймете, кто  есть кто в военно-историческом движении.

Прокуратура отреагировала на писанину гражданина Вальковича весьма прохладно. Со мной провели беседу, и, так как указанные факты не подтвердились, никакому делу ни дали хода. Я уже думал, что на этом всё кончилось, но группа людей, желавших взять власть на Бородине, не успокоились, и стала рассыпать кляузы, выставляя меня в самом диком, чудовищном виде. В Интернете полились потоки грязи, они полились и во власть.

Это навлекло неприятности не только и не столько на меня, сколько на военно-историческое движение в целом. Получилось по известному принципу, как в анекдоте: «Не знаем, то ли Вы украли шубу, то ли её у Вас украли. Но, в общем, Вы в этом деле были замешаны».

Но что было людям, которым плевать на успех движения, лишь бы потешить мелкое самолюбие и распилить небольшие денежки! Они стали всюду муссировать образ Соколова О.В., как неуравновешенного, опасного человека, а заодно создавать образ всей военно-исторической реконструкции, как людей потенциально опасных.

Дошло до того, что, когда я приехал на Малоярославец2010 г., чтобы увидеть, что происходит, по указанию Вальковича и Рощина была вызвана милиция. Милиция приехала, подошла ко мне, я представил свои документы и визитную карточку…  После короткого довольно доброжелательного разговора милиционеры сообщили мне, что их вызвали так как сообщили, что появился опасный маньяк, который угрожает оружием!!

Ну, как после таких бесконечных дрязг не перепачкать всё движение в целом!

Более того, вся эта грязь привела и к дискредитации нашего движения, уходу из его рядов сотен людей, или переходу их из реконструкции наполеоновского периода в реконструкцию других эпох. Но некая компания своей цели добились, устранив от организации Бородинского мероприятия человека, который мешал им прокручивать свои мелкие гешефты.

Так Бородино из всероссийского мероприятия превратилось в мелкое локальное подмосковное шоу, целью которого является удовлетворение корыстных целей ряда лиц… Неужели рядовые члены нашего движения ещё этого не поняли !

Среди прочих страшилок, которыми стали пугать чиновников, возникла ещё одна. Соколов ─ чуть ли не враг России, опасный заграничный агент.

Хочу на это ответить следующее. Если бы я не был патриотом своей страны, я давно уже бы жил во Франции. Французский язык знаю как родной, чувствую себя в Париже так же по-домашнему, как в Питере, три раза преподавал по нескольку месяцев историю русско-французских отношений в качестве приглашённого профессора в Сорбонском университете. Начиная с1990 г. мне не раз поступали заманчивые предложения интересной и высокооплачиваемой работы при условии переезда во Францию. Но я остался в России, потому что считаю, что патриот, это не тот, кто всегда и везде хвалит всё, что есть в своей стране, а тот, кто старается в меру сил сделать хорошее для неё.

Я, кажется, сделал для своей страны немало, отдав в течение более 30 лет все свои силы развитию военно-исторической реконструкции в нашей стране. И если никуда не уехал, то, прежде всего по той причине, что для меня было немыслимо бросать дело, начатое в конце 70-х годов XX века, дело, которому я посвятил свою жизнь. Вот в чём состоит, я считаю, патриотизм. Плюс конечно, если враг нападёт на нашу страну, защищать её до последней капли крови с оружием в руках…но это уже другое дело.

Что же касается моих исторических убеждений и той пагубной роли, которую Александр I сыграл в истории нашего государства ─ они сложились на основе честного и глубокого изучения исключительно синхронных источников в архивах России и Франции, документов которые лично у меня никакого сомнения не оставляют, скажем, в причинах начала войны 1805 г….

 А что, патриот не имеет права говорить правду о не самом лучшем русском царе, правду, когда буквально вопиёт? Когда даже Пушкин написал:

Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.

Его мы очень смирным знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова шатра.

А один из самых блистательных генералов в Российской истории  Михаил Дмитриевич Скобелев не был патриотом? Но ведь он оценивал события истории начала  XIX века точно как и пишущий эти строки! А Скобелев был очень информированным человеком, ибо знал Францию так же хорошо как и Россию.

Скобелев считал, что если русско-французский союз не состоялся в начале XIX века, а вместо него произошло военное столкновение, то только из-за непримиримой личной ненависти царя Александра, который упустил удивительный шанс для страны: «Наполеон великий отлично понимал это,─ говорил Скобелев об общих интересах России и Франции, ─ Он не спроста открыл карты Александру Первому. В Эрфурте и Тильзите он предложил ему размежевать Европу… Он отдавал нам Европейскую Турцию, Молдавию и Валахию, благословенный небом славянский юг с тем только, чтобы мы не мешали ему разделаться с Германией и Великобританией… Подумаешь какие друзья!… Это всё равно, что я бы предложил уничтожить ваших злейших врагов да ещё за позволение, данное вами на это, стал бы сулить вам вознаграждение…А мы то что сделали?… Побратались с немцами! Ну и досталось нам за это на орехи. Целые моря крови пролили и ещё прольются…»

Так что если есть люди, которые зачислили меня во врага России, пускай отнесут туда и генерала М.Д. Скобелева, который говорил по-французски без акцента, восторгался Наполеоном и резко отрицательно относился к Александру I…

Наконец, о властях и чиновниках. Та же группа людей, не жалеющих ничего во имя наживы, стали сознательно вести мою дискредитацию среди чиновников, доказывая, что я опасен и непредсказуем, и не могу работать с властями. Я, кажется, подробно изложил причины моей речи, а также её вынужденный характер, очень далёкий от спонтанной выходки не контролирующего себя человека.

Хочу добавить следующее: я начал работать с властями нашего государства ещё в конце 80-х годов и делал это подчас очень успешно. Я не раз встречался с помощниками Ельцина, и даже сопровождал этого президента в составе делегации русской интеллигенции в поездке в США, потом неоднократно меня приглашали в администрацию Путина, работал с питерскими властями, я встречался со многими нашими министрами культуры, хорошо лично знаком и многократно встречался с главой избиркома РФ Чуровым…

Моё отношение к власти примерно такое, как у всякого человека занимающегося большим серьёзным, но не политическим делом. Крупный бизнесмен, развивающий свой завод, известный физик, стремящийся создать свою лабораторию, хороший врач, желающий построить свою клинику, ─ все они не могут и не должны бороться с властью. Ведь их задача не революция, или создание политических дивидендов на борьбе с коррупцией. Они хотят делать своё дело, а все их дела ─ хороший завод, хорошая лаборатория, хорошая клиника или красивое историческое зрелище будут потребны при любой власти. Следовательно, не бороться с ветряными мельницами, не ниспровергать, а сотрудничать и находить компромиссы.

Но компромиссы компромиссам рознь. Подобно тому, как настоящий уважающий себя бизнесмен не будет лизать задницу всякой коррумпированной чиновной сошке, подобно тому, как настоящий учёный укажет место чиновнику-дураку, пытающемуся лезть в научные теории, я всегда требовал уважения к нашему делу и не пресмыкался перед каждым встречным поперечным ничтожеством. Одно дело поклониться президенту страны, другое дело ползать на животе перед «шестёркой» из районной администрации… Я считаю, что только такое отношение к делу приемлемо для человека, который посвятил жизнь созданию крупной военно-исторической реконструкции в нашей стране.

Возможно, я уже добился бы поставленной задачи ─ превращения военно-исторической реконструкции в важный фактор жизни в нашей стране, если бы развязанная против меня кампания клеветы, начиная с 2007 года, не помешала бы добиться этой цели, нанеся гигантский грандиозный урон нашему делу. Именно эта кампания, а никакая ни речь на Бородинском поле, вот из-за чего у нас у всех возникли проблемы. Используя ту ситуацию хаоса и раздрая, которая сложилась в военно-историческом движении после2007 г., отодвинув на второй план и моего оппонента и меня, контакт с властью перехватили совсем другие люди.

Но это уже совсем другая история…

Теперь в продолжение пару слов о Малоярославце2008 г. Как всегда, наш тогдашний меценат В. Батурин обещал нам щедро профинансировать мероприятие, хотя уже по всему чувствовалось, что его дела идут крайне плохо. Нам (сотрудникам ОВИОД) уже несколько месяцев не выплачивали зарплату, мы все были в долгах. Но Батурин уверенно говорил, что деньги будут.

 Памятуя о том, что за исключением одного относительно небольшого срыва в 2006 году, несмотря на все сложности и задержки, деньги нам давали в последнюю минуту, я хоть и с опаской, но принялся за подготовку реконструкции. Я вспоминал, как деньги на реконструкцию Малоярославца-2007 были получены то ли в четверг вечером, то ли в пятницу утром, за день до самой битвы, состоявшейся в воскресенье.

Но в этот раз дело оказалось хуже, чем раньше. Денег не было ни в четверг, ни в пятницу. Пора было ехать в Малоярославец. Батурин уверял, что деньги пришлёт в субботу! Прислали действительно какие-то крохи… но это была капля в море! Я пообещал, что выбью из него остальные деньги, и люди поверили мне на слово. Нам предоставили размещение, питание, коневладельцы дали лошадей, пиротехники отработали всё на «5» баллов, руководство пансиона, где размещались участники мероприятия, выставило даже заказанный мной банкет для офицеров! Прямо как в наполеоновское время ─ офицерам в долг!

И битва прошла просто фантастически здорово. Мне кажется, что это была одна из лучших битв военно-исторической реконструкции, которую я организовал, и наверное лучшая вообще из тех, которые я видел!  А я за четверть века (десять лет в подполье я не считаю) походов ей богу повидал много чего! Сценарий динамичный, действия слаженные ─ всем в радость, и участникам, и зрителям. Такое возможно только, когда командир верит в то, что делает, а солдаты верят в командира.

Увы ─ это было последнее такое сражение…

Деньги у Батурина кончились. С огромным трудом удалось в течение месяца вырвать у него примерно половину суммы, которую мы были должны и расплатиться частично с должниками…

Все эти события после Малоярославца настолько сказались на мне, что я оказался с инфарктом в больнице. Денег не было даже просто на нормальное лечение, а требовалась операция, и Бог знает, может быть, я уже не жил на свете, если бы не настоящий друг, живущий во Франции.

Его зовут Жан-Луи Гуро, это известный писатель и отличный кавалерист, влюблённый в лошадей, проехавший от Парижа до Москвы в 1990 году на коне (по настоящему, а не как наши казаки в 2012 г. на коневозах). Он заплатил за всё, и доктор с красивой фамилией Шевалье (Рыцарь) в одной из парижских клиник красиво и мастерски сделал мне операцию.

Здоровье полностью восстановилось, а вот всё остальное, к сожалению нет. Движение, группировавшееся худо-бедно вокруг двух центров, теперь рассыпалось на тысячу осколков…

Всё прямо, как у Дениса Давыдова в его «Современной песне»:

Был век бурный, дивный век,

Громкий, величавый;

….

То был век богатырей!

Но смешались шашки,

И полезли из щелей

Мошки да букашки.

Удастся ли нам восстановить то, что было, и пойти дальше? Посмотрим… Иногда политика выдаёт самые неожиданные перлы и перевороты и я надеюсь на лучшее, по крайней мере сил ещё много…

Почти напоследок хочу вставить два слова о господине Рощине, бывшим когда-то командиром эскадрона Дорсенном. Этого человека в далёком 1994 году, приказом от 2 декабря, данным в Петербурге, я произвёл в капралы, потом в сержанты, потом он стал вахмистром кирасир и т. д. Я всегда считал его верным соратником и близким другом. Ещё в 2010 году он вместе с д’Абовилем написал бумагу в адрес всех реконструкторов, призывая, чтобы автор этих строк снова встал во главе созданной им армии на поле Бородинского сражения.

Что потом с ним произошло, не знаю, но, перефразируя фразу одного великого человека, хочу сказать: «Быть настоящим командиром эскадрона Дорсенном и стать самозванцем «генералом» ─ какое падение!» Не знаю, смог ли Наполеон ненавидеть предавшего его самым гнусным образом Мармона, который был его близким другом… Я не научился ненавидеть своих бывших друзей. Бог им судья, но хотелось бы только, чтобы все, кто носит французские мундиры, рассматривали эполеты, которые носит на своих плечах господин Рощин, как эполеты стоящие ровно столько, сколько стоит их изготовление. А что касается красных ленточек со значками в виде Орденов Почётного Легиона,… приличных слов о них не нахожу, лучше промолчу.

Я слышал, что господин Рощин написал где-то на форуме в Интернете, что он признаёт мои заслуги, но рассматривает меня, как «отработанную ступень ракеты», сам же он видимо считает себя той ступенью, которая поведёт армию к звёздам.

 Чтобы написать такое, надо быть очень самоуверенным и, наверное, не особо дальновидным человеком. Быть «новой ступенью» ─ значит быть лучше, честнее, умнее, нужно, черт побери, наконец, просто уметь руководить людьми, наполнять их верой во что-то хорошее, дать им что-то в материальном и моральном плане! Нужно уметь командовать на поле боя, разбираться в истории армии, которую ты хочешь воссоздавать… короче говоря нужно уметь самозабвенно отдавать себя делу, служить ему, а не просто любоваться собой в дорогом мундире, да помогать наживаться лихим людям…

Жаль, чертовски, искренне жаль командира эскадрона Дорсенна!

Но и совсем напоследок несколько слов о приятном, чтобы завершить эти наброски мемуаров на весёлой ноте.

В своей научной деятельности я всегда исходил из того, что надо писать то, что будет нужно, чтобы помочь хорошей реконструкции. Поэтому перво-наперво я написал «Армию Наполеона», где дал самые общие понятия об истории французской армии в ту эпоху, о её вооружении, тактике, работе штабов, моральном духе войска; рассказал о роли иностранных контингентов, о Гвардии, о военной медицине…

Словом я рассказал обо всём, что должен знать человек, начинающий заниматься реконструкцией той эпохи. Чтобы, когда в какой-нибудь полк современной «наполеоновской армии» принимали бойца, он мог сразу ознакомиться со всем, что должен, по-моему, знать человек, любящий ту эпоху. Конечно, это только начало, и тот, кто захочет, например, изучать униформу, должен работать с десятками других томов источников и литературы. Однако азы уже будут. Конечно, это общие сведения, но данные не любителем, прочитавшим две английские книжонки, а специалистом.  Кстати, это относится и к иллюстративному ряду книги, где подобраны, прежде всего, источники строго той эпохи, плюс реконструкции художников-специалистов в униформе той же эпохи.

Когда я писал «Аустерлиц», я хотел дать настоящий серьёзный анализ не только кампании 1805 года, но и политической обстановки, которая ей предшествовала. Эта кампания по вполне понятным причинам в русской литературе почти не была серьёзно разобрана. Ни Михайловский-Данилевский, ни даже Леер, работавший во второй половине XIX века, французских документов на руках не имели. У меня же возможность работать во французских архивах была и в результате, как кажется, получилась работа, которая передаёт дух времени и также помогает в реконструкции…

Кстати, кое-что об источниках. Не помню кто-то, на каком-то форуме, написал, что Соколов не знает современной англоязычной литературы по данному вопросу, и потому его работа не особенно ценна, или что-то в этом роде…

Я знаю англоязычную литературу, но посчитал бы себя жалким компилятором, если бы её переписывал. В задачу историка входит не списывание у других авторов, а работа, прежде всего, с первоисточниками. Всё, что находится за пределами первоисточников ─ это более поздние рассуждения, хорошие или плохие, не важно, но это не источник!

 Более того, чем дальше, тем больше я прихожу к выводу, что нужно отдавать полное предпочтение только синхронным источникам, то есть тем, которые написаны во время самих событий. Всё что написано позже, часто совершенно трансформировано под влиянием более поздних событий, а особенно под влиянием того, что результат самого действия, являющегося темой повествования, уже известен. Так, война 1812 года ─ ярчайший пример. Сравнить, что думали и писали люди о том, что они действительно делали накануне этой войны и то, что они написали потом, о том, что они якобы думали и делали накануне ─ можно только прийти в изумление.

Итак, если самым главным для историка является первоисточник, зачем же мне, русскому человеку, знающему французский как родной, щеголять знанием английских книжек о войне, где сражались русские и французы! Английских первоисточников о войне 1805 года (на суше) быть не может. Это наше русско-французское дело, англичан и американцев не было (слава тебе Господи!) ни под Шенграбеном, ни под Аустерлицем и мне, пардон, плевать, что они там думают за морями о наших отношениях и наших войнах. Вот здесь  я не просто патриот ─ я архипатриот! И без этого в мире дикое засилье англо-саксонской культуры, а точнее бескультурья, и я не собираюсь в очередной раз лить воду на их мельницу.

Там, где это надо ─ например, в политической предыстории войны, в истории злодейского убийства государя Павла Петровича, английские источники и литературу конечно надо изучать, что я и делаю (взять хотя бы работу английского историка Элизабет Спэрроу, которая выпустила в свет большой научный труд «Secret Service: British agents in France 1792─181», посвященный деятельности английской разведки в конце XVIII ─ начале XIX века. Книга написана на основе изучения огромного количества неизвестных ранее архивных документов, и она не оставляет сомнения в причастности британских спецслужб к организации заговора против Павла I)… Но я слишком уклонился от темы, вернёмся к ней.

Совсем скоро выйдет моя новая книга, а точнее интереснейшие мемуары о наполеоновской эпохе, перевод которых я сделал, и написал к ним, надеюсь, полезные комментарии. Это воспоминания Октава Левавассёра, сначала офицера артиллерии, а потом адъютанта маршала Нея. Уверен, что хороший перевод мемуаров очень нужен, чтобы почувствовать дух эпохи и, следовательно, лучше её реконструировать…

Наконец, самое последнее. Желая всегда писать книги полезные для реконструкции,  я решил написать роман! Да, как это не покажется странным. Почему!? Очень просто ─ я подумал, а почему я занялся историей и реконструкцией? Потому что прочитал роман Дюма «Три мушкетёра»! Почему мы пошли в Копорский замок ─ из-за повести «Инес де лас Сьеррас»!

Каково же было моё удивление, когда в недавней беседе с председателем Государственной думы Сергеем Евгеньевичем Нарышкиным я узнал, что он также увлёкся историей, прочитав «Три мушкетёра»! А руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславинский, который был награждён Орденом Почётного Легиона, в своей речи в посольстве также заявил, что самым важным для него в интересе к истории был…. роман «Три мушкетёра»!  Такое я слышал и от многих других людей, и я подумал, что если для  уже состоявшегося историка и реконструктора роман будет просто неплохой забавой, то для молодого человека, впервые столкнувшегося с историей, он может стать поворотным моментом в жизни. Иначе говоря, даст нам нового рекрута!

Так что, с целью помочь притоку свежих сил в движение, я написал роман, который похож по стилю немного на Дюма, немного на Переса Реверте…

Называется он «Испанская война и тайна Тамплиеров». Надеюсь, издатель это название сохранит! На обложке будет написано примерно следующее:

«В ходе войны в Испании французским и испанским войскам пришлось сражаться за те замки, которые когда-то принадлежали Тамплиерам. Могущественный и окутанный тайной орден имел в Арагоне, на севере Испании, почти что своё государство, а о его богатствах ходили легенды.

В ходе работ в замке Монсон французы находят таинственный документ,, сохранившийся со времён гибели Ордена Тамплиеров, послание,   которое, возможно, может указать, где спрятаны несметные сокровища и даже сама чаша Святого Грааля, которую, согласно многим свидетельствам, хранили суровые воины военно-монашеского ордена.

Так начинается роман. Но действие не ограничивается поисками сокровищ. Сюжетная линия становится только поводом для  исторической фрески, которая рассказывает о великой войне великой империи, практически неизвестной российскому читателю. Роман повествует об увлекательных приключениях молодого офицера французской армии и его друзей, о страстной и благородной любви к девушке из стана врага…»

В общем, испанская «Война и мир»…. Шутка конечно, но, что точно, исторический фон будет классный!

Сарагоса, год 1810-й, не штурм Сарагосы, а Сарагоса, ставшая наполеоновской столицей севера Испании, опорным пунктом французов в Арагоне. Не смог совсем прекратить быть историком ─ использовал синхронные документы, предоставленные мне в Сарагосе. В результате даже погода в те дни, которые указаны в романе, соответствует действительности. Всё начинается в воскресенье 25 марта 1810 года…

Ну вот, мне кажется, что вы уже хотите увидеть, что будет дальше. Подождите немного, роман скоро выйдет…

Всем реконструкторам удачи в будущих сражениях!